К такому, на первый взгляд парадоксальному, но в то же время оптимистичному выводу приводит нас теория о криминализации войны известного немецкого правоведа и философа Карла Шмитта (1888-1985), которую он в своем трактате «Номос земли» (1950) назвал величайшей угрозой миру во всем мире.
Криминализация войны началась после окончания Первой мировой войны, приняла свои первые очертания в период между двумя мировыми войнами, но потом вынуждена была взять короткую паузу: Вторая Мировая война и построенный после нее биполярный мир приостановили дальнейшее развитие криминализации войны. Лишь развал Советского союза вновь широко распахнул для нее свои двери. При этом понимаются не методы и правила ведения войны, а право держав-победительниц решать, какая война является справедливой, а какая нет, кто является агрессором и кого надо считать военным преступником. Противник подвергается дискриминации до тех пор, пока не становится преступником, на которого уже не распространяются действующие правила. Против него ведется не война в ее обычном понимании, а акция, наподобие полицейского мероприятия против нарушителей общественного порядка.
Темы статьи: Карл Шмитт и его размышления о войне и мире / Средневековое учение о справедливой войне / Успехи европейского международного права с 16-го по 20-й век / Изменение смысла войны / Современная доктрина о справедливой войне / Война на уничтожение как конечный итог криминализации войны / Европейская система баланса сил и американский баланс сил как мирового гегемона / Миф о российском империализме / Акт агрессии — еще не агрессивная война / Две логики мирового развития / Логика многополярного мира против логики единственной супердержавы Америки / Российская логика сдерживания / Криминализация войны после распада Советского Союза / Признаки криминализации войны / Тупиковый путь эскалации / Игра в мельницу вместо геополитической шахматной партии / Переломный момент в военных действиях с 24 февраля 2022 года / Логика прокси-войны / В поисках Нового Номоса земли / Европейское международное права как модель многополярного мира / Холодная война 2: переходный период
Карл Шмитт и его размышления о войне и мире
К сожалению, теория о криминализации войны сегодня упорно замалчивается. И напрасно, поскольку Шмитт по многим вопросам, особенно по вопросам войны, мира и международного права, считается бесспорным, хотя и «нелюбимым» в Германии авторитетом. Его достаточно понятные тексты на важнейшие темы современности, например, о мировом развитии и мировом порядке в книге «Земля и море» (1942) или о системе ценностей в работе «Тирания ценностей» (1967), являются хорошим путеводителем для тех, кто размышляет о причинах сегодняшнего глобального кризиса. Даже его фундаментальный труд «Номос Земли» (1950), который приписывают скорее к научной, чем к просветительской литературе, вполне понятен и интересен. Найти в работах Шмитта, принесшим ему мировую известность, хоть какую-то его приверженность к национал-социализму, чем собственно начинается и заканчивается в Германии любая критика немецкого ученого, — это сизифов труд.
В этом смысле значение интеллектуального наследия Карла Шмитта нельзя недооценивать. Как юрист, который в своих сочинениях опирается на глубокое изучение истории мирового порядка и международного права, он дает хороший юридический базис для того, чтобы разобраться, кто на деле разжигает войну, кто в ней агрессор, кто в действительности за мир, а кто за конфронтацию.
Формула мира Карла Шмитта, которую он сформулировал как великое предупреждение человечеству после Второй войны, представляется сегодня весьма актуальной, особенно на фоне российской спецоперации на Украине. Самая большая опасность для мира во всем мире, по мнению Шмитта, заключается не в войне как таковой, а в криминализации войны, которая началась после Первой мировой войны и сконцентрировалась в претензии держав-победительниц решать, кто является агрессором в войне и кого нужно считать военным преступником, не затрагивая наиболее важные вопросы войны, например, вопрос о причине войны и вопрос о праве на самооборону. Шмитт анализирует это изменение смысла войны на примере Лиги наций, которая так и не смогла спасти мир от новой мировой войны.
Сегодня, сто лет спустя, процесс криминализации войны возвращается в международные отношения и реализует себя в претензии Америки, победившей в Холодной войне, стать единственной сверхдержавой. Но это ведет к новой войне на уничтожение, теперь уже к ядерной войне, потому что, согласно Шмитту, криминализация войны означает, прежде всего, дискриминацию противника, против которого ведется уже не война, а полицейское мероприятие на полное его уничтожение. Насколько далеко Запад готов зайти в своей криминализации войны, дискриминируя путинскую Россию, проверяется сегодня на Украине.
Именно спецоперация на Украине, а не многочисленные военные операции коллективного Запада под яркими названиями, например, такими, как «Союзная сила» в Югославии в 1999, «Иракская свобода» в Ираке в 2003 году, «Рассвет Одиссея» в Ливии в 2011 году или десятилетняя спецоперация в Афганистане под названием «Непреходящая свобода», которые разрушили государственный строй в этих странах и привели к многочисленным жертвам среди мирных жителей, — именно эта российская спецоперация воспринимается широкими слоями западного сообщества как нарушение существующего миропорядка. При этом Запад не стесняется ставить знак равенства между своим мнением и мнением всего международного сообщества.
Многие юридические термины, такие как агрессия, агрессор или военное преступление, вошли в язык повседневного общения. Многие темы, которые еще несколько лет назад не интересовали широкую общественность, вдруг стали важными, например, международное право, безопасность, геноцид, мировой порядок, военное положение и так далее. Вдруг стало понятно, что мир и мировой порядок не могут оставаться такими, какими они были до сих пор — возможно, со времен Второй мировой войны, когда два непримиримых противника, либеральный Запад и коммунистический Восток, объединились для борьбы с общим врагом — фашизмом.
Мир снова разделен на два больших лагеря, как это было в советское время. Одна часть мирового сообщества, называющая себя западными демократиями, осуждает путинскую Россию и возлагает только на нее всю вину за конфликт на Украине. Другая часть мирового сообщества, в основном из развивающихся стран, напротив, поддерживает Россию — если не на официальном уровне, то хотя бы в рамках традиционного антиамериканизма. В новом тотальном противостоянии между Западом и Россией, которое приобретает форму тотальной войны и может быть названо третьей гибридной Мировой войной, вопрос о том, кто является виновником в этой конфронтации, похоже, теряет всякое значение. В чем причина внезапного вторжения России на Украину? Кто является агрессором, а кто защитником? В чем причина конфликта между Западом и Россией? В чем разница между западными военными операциями в Югославии, Ираке, Ливии и Афганистане от российской спецоперации на Украине? И так далее.
К сожалению, эти и многие другие вопросы не являются желанными темами в немецких СМИ. Некоторые возражения западных политиков, таких как Сара Вагенкнехт, которые находят в себе смелость высказаться по поводу коллективной ответственности и недопустимости «пренебрежительной» политики в отношении России, тонут в медийном остракизме политики Путина. Принцип презумпции невиновности фактически исключен из современной практики международного права. Русофобия и одностороннее осуждение России по любому поводу и без предъявления серьезных доказательств или хотя бы по результатам расследования (пример дело Скрипалей, обстрел авиарейса Malaysia Airlines или отравление Алексея Навального), открыли дверь для всевозможных провокаций и ложных сообщений. Этот процесс все больше втягивает людей в искаженную картину реальности и военных событий на Украине, калеча их здравый смыл и нагнетая страхи.
В такой ситуации важным было бы авторитетное слово юристов, которые, собственно, и призваны разъяснять правовые аспекты войны и предотвращать опасные, продиктованные эмоциями ошибочные решения. Однако в атмосфере тотальной политизации и морализации международных отношений точка зрения независимых юристов имеет мало шансов быть услышанной широкой западной общественностью.
Здесь и могла бы пригодиться теория Карла Шмитта о криминализации войны. Эта теория раскрывает внутреннюю суть конфликта между Западом и Россией, связанного с поиском нового Номоса земли, или, другими словами, с поиском нового, разрушенного после Первой мировой войны мироустройства, который сегодня принимает форму конфронтации между двумя концепциями будущего — однополярного или многополярного мира.
Средневековое учение о справедливой войне
В основе криминализации войны лежит средневековое учение о справедливой войне (Lehre des gerechtes Krieges), которую Шмитт подробно описал в своем трактате «Номос земли» и показал, как это учение, подхваченное после окончания Первой мировой войны, превратилась в самую страшную угрозу на пути к миру во всем мире, особенно после разработки новых видов оружия, включая атомное оружие.
Согласно Шмитту, два юридических понятия, justus hostis и justa causa, играют фундаментальную роль в объяснении того, какая война является справедливой, а какая нет. Justus hostis — это понятие о законно признанном враге, который отличается от преступников или от аборигенов в европейских колониях в эпоху колониализма. Способность признавать противника законным врагом является для Шмитта основой любого международного права. Вопрос состоит в том, кто на самом деле является законным или незаконным противником в войне, в то время как сама война имеет многочисленные формы: от гражданской и религиозной до мировой и прокси-войны. Законными или незаконными врагами могут быть комбатанты, разбойники, партизаны, сепаратисты или повстанцы, а также целые государства или варварские, нецивилизованные народы в целом, в зависимости от времени, типа войны или действующих международных правил. (1)
Justa causa имеет дело с вопросом о причине войны, который требует объяснения многих других вопросов, возникающих в ходе каждой войны, в том числе таких, как: В чем заключается преступление? Кто является агрессором, а кто защитником? Кто является обвинителем, а кто обвиняемым? И т. д. Вопрос о причине войны рассматривался всегда с очень большим скепсисом: отличить агрессора от обороняющегося было и раньше практически невозможно, не говоря о сегодняшнем дне, когда любая провокация может стать причиной для объявления войны, по примеру нападения Германии на Польшу в сентябре 1939 года. В любом случае, при любой войне всегда сохраняется право на самооборону, оправдывая в каком-то смысле известную фразу о том, что лучшая защита — это нападение.
Учение о справедливой войне появилось под влиянием христианской религии в средневековой Европе, в Republica Christiana, и была призвана оправдать испанскую и португальскую колонизацию нехристианских народов. Сразу после открытия Америки Христофором Колумбом Папа Римский провел в Атлантическом океане условные линии, разделив сферы влияния испанцев и португальцев в Новом Свете, дав тем самым христианским князьям и европейским народам, на основании своего мандата, право заниматься на нехристианских территориях миссионерством и в ходе этой миссии оккупировать новые земли. При этом все христианские князья считались юридически признанными justus hostis, то есть справедливыми воинами, которым не надо было думать о причинах военных действий, о justa causa, поскольку все формальные вопросы о справедливости войны перенимала на себя римско-католическая церковь. Крестовые походы также являлись справедливыми и даже священными войнами. Уже тогда действовал принцип: то, что разрешалось в войне против нехристианских князей и народов, было запрещено в войне между христианами. (2)
По мнению Шмитта, Христианская республика была до-глобальной империей, то есть империй, не претендующей на мировое господство. Но она подготовила собственный правовой титул для перехода к первому международному праву глобального характера, а именно для межгосударственного Европейского международного права в период с 16-го по 20-й век, известного как Jus Publicum Europaeum. Со своей стороны, Jus Publicum Europaeum отменило все средневековые юридические титулы Папы и Римского императора и разрешило вопросы justus hostis и justa causa совершенно иным образом: предоставив суверенным европейским государствам равные права. (3)
После Первой мировой войны Европейское международное право Jus Publicum Europaeum вступило в конфликт с правовыми претензиями новых мировых держав, прежде всего Соединенных Штатов Америки, что привело к упразднению этого права. В то же время большую популярность получило средневековое учение о справедливой войне, но теперь уже в современной и, как показал Шмитт, в полностью измененной форме, особенностью которого является то, что оно ведет к криминализации войны.
Сегодня, спустя сто лет после Первой мировой войны, роль учения о справедливой войне вновь приобретает огромное значение и оказывает решающее влияние на будущее развитие мира во всем мире. Самые важные вопросы войны, justus hostis и justa causa, заложенные в этом учении, снова попадают в центр внимания. В чем суть противостояния между Западом и Россией? Кто является агрессором, а кто защитником? Кто обвинитель, а кто обвиняемый? Кто судья и что собой представляет суд, от чьего имени выносится приговор? И т.д.
Легко представить, что современная доктрина о справедливой войне больше соответствует идее однополярного мира, реализуемого после Первой мировой войны, в то время как Европейское международное право с его принципом баланса суверенных государств дает прекрасный пример построения многополярного мира. Словом, речь идет о двух концепциях будущего, определяющих нерв современных международных отношений. Их судьба во многом зависит от того, как они решат главные вопросы войны, то есть вопросы justus hostis и justa causa. В связи с этим фундаментальный анализ Шмиттом обеих учений о справедливой войне — средневекового и современного — трудно переоценить.
Успехи европейского международного права с 19-го по 20-й век
Для Шмитта европейское право Jus Publicum Europaeum было уникальным примером того, как государствам Европы удалось положить конец религиозным и гражданским войнам, разрушавших Европу во времена Средневековья, а также образец того, как при создании эффективных правовых инструментов можно сдерживать войны (Hegung den Kriegen), предотвращая их скатывание к так называемым войнам на уничтожение. Основой этого права стало суверенное государство. Военные противники, являясь суверенными государствами, признавались европейским сообществом как justus hostis, то есть как равноправные враги, в отличие от мятежников, преступников и пиратов. Война превращалась в выяснение отношений между равноправными соперниками. Оба соперника, являясь justus hostis, противостояли друг другу на равных условиях.
Справедливость войны определялся уже не авторитетом церкви, а равными правами суверенных государств. Другими словами, законность военных действий решалась не через вопрос о том, кто ее начал, то есть без выяснения причин военных действий, justa causa, а на основе того, что каждый противник являлся законно признанным суверенным государством, justus hostis, а значит, для него война в равной степени была справедливой. Война переставала быть преступлением, а слово «военное преступление» теряла свой криминальный смысл. Под военными преступлениями подразумевались только такие действия, которые нарушали уже принятые правила и нормы ведения войны, например, убийства и истязания военнопленных, разрушение жилищ и населённых пунктов без военной необходимости и так далее. Таким образом, война утрачивала свой карательный характер и тенденцию к дискриминации противника. Враг переставал быть кем-то, кого необходимо уничтожить. Это и делало возможным сдерживание войны в определенных рамках, избегая массового уничтожения людей. (4)
Согласно Шмитту, сдерживание войны (Hegung des Krieges) было сутью европейского международного права. Войны не являлись чем-то незаконным, но считались справедливыми лишь до тех пор, пока они не нарушали общий порядок и баланс сил в Европе, как это было, например, в случае с наполеоновскими войнами. Шмитт говорит о системе равновесия (Gleichgewicht-System) между равноправными суверенными государствами, которая лежала в основе европейского права и способствовала мирному разрешению конфликтов на территории континентальной Европы. При этом речь шла не о пропаганде политики равновесия как таковой, а о всеобщем признании идеи равновесия как практической основы для сдерживания военных действий. Такое понимание роли баланса сил в международных отношениях было для Шмитта даже важнее, чем суверенитет или невмешательство во внутренние дела чужого государства. Ведущую роль в этом процессе играли крупные европейские державы, которые больше чем все остальные были заинтересованы в сохранении и поддержании баланса сил, оберегающего Европу и мир от разрушения существующего порядка. (5)
В эпоху Jus Publicum Europaeum возникло также планетарное равновесие (planetarisches Gleichgewicht), которое охранялось и оберегалось Британской империей. Согласно Шмитту, впервые в истории человечества противостояние суши (Land) и моря (Meer) стало основой глобального международного права, где Англия играла роль гаранта равновесия между сушей и морем и главного носителя мирового порядка на основе европоцентризма. (6)
Изменение смысла войны
К концу Первой мировой войны европейское международное право с его системой сдерживания войн распалось, а вместе с ним распалась и система равновесия. Первая мировая война началась как европейская война государств старого образца (Staatenkrieg alten Stils), а закончилась как геополитическое противостояние между военно-морской державой Англией и сухопутной державой Германией. Морская блокада Германии со стороны Британии положила конец европейским войнам старого образца, когда армии воевали только против армий, а комбатанты — против комбатантов, не втягивая в войну широкие слои населения. Военная блокада коснулась уже всех жителей Европы. Но, несмотря на победу над сухопутной Германией, британцам все же не удалось сохранить европейскую и особенно планетарную систему баланса сил. На Западе и на Востоке от европейского континента появились новые, экономически и военно сильные государства, способные оспорить верховенство Европы в международных делах. Речь шла в первую очередь о Соединенных Штатах Америки и Японии, похоронивших претензию европейского международного права на универсализм. (7)
Период между Первой и Второй мировыми войнами Шмитт описывает как эпоху правового беспорядка и концентрируется на изучении перехода европейских войн Jus publicum Europaeum в новый — дискриминационный — тип войны, который разрушил важнейшие принципы сохранения мира в Европе, но так и не смог создать правовую систему, способную предотвратить новую мировую войну. Шмитт описывает этот процесс как изменение самой сути и смысла войны (Sinnwandel des Krieges), что отразилось уже в Версальском мирном договоре 1919 года.
Через Версальский мирный договор Франция и Англия, являясь державами-победительницами, постарались сделать все, чтобы объявить побежденный Германский рейх единственным виновником войны. Принцип коллективной вины (Kollektivschuld) был заменен правом победителей решать, кто конкретно является военным преступником, независимо от причин войны и невзирая на широко распространенное мнение, что не только Германия, но и вся Европа должна нести вину за Первую мировую войну. Что уж говорить о протестах Германии, которой в унизительной форме объявили об условиях капитуляции, включая огромные суммы репараций и отторжение части ее территории. Единственным обвиняемым в преступлениях Первой мировой войны был назван германский император Вильгельм II, что в принципе противоречило европейскому публичному праву. В Jus publicum Europaeum все европейские государства несли часть своей ответственность за военные действия на континенте, и в этом смысле безопасность в Европе была неделимой. (8)
Наибольший вклад в изменение смысла войны, по мнению Шмитта, внесли Соединенные Штаты, с попыткой отменить войну как таковую (Abschaffung des Krieges), чисто в американской традиции outlawry of war, осуждающей и отрицающей любую войну. Как раз американские делегаты на Парижских конференциях требовали наказания главы немецкого государства и признания войны моральным преступлением против человечества. Идея отменить войну как таковую, которая первоначально возникла как идеал свободы и мира на американском континенте, теперь должна была заменить метод сдерживания войны (Hegung des Krieges), который хорошо зарекомендовал себя в Jus publicum Europaeum. (9)
Таким образом, уже не равенство суверенных государств, что в Jus publicum Europaeum служило формальным ориентиром для определения того, что такое справедливая война, а авторитет держав-победительниц, по аналогии с авторитетом церкви в Republica Christiana, взял на себя право решать, что в войне считать справедливым и кто является военным преступником. Средневековое учение о справедливой войне вновь стало популярным, но теперь уже в новой, современной форме.
Значение современной доктрины о справедливой войне
Однако изменение смысла войны после Первой мировой войны (Sinnwandel des Krieges) было не простым возвращением доктрины справедливой войны (Lehre des gerechten Krieges), а фундаментальным изменением в ведении войны. Средневековая доктрина еще признавала в нехристианских противниках законного врага, justus hostis, и не отменяла войну как таковую. Шмитт пишет: «Тот факт, что одна из воюющих сторон ведет справедливую войну, а другая — несправедливую, не отменяет в средневековом учение о справедливой войне само понятие войны». (10)
Напротив, подчеркивает Шмитт, новая доктрина справедливой войны, взятая на вооружение странами-победительницами, стремилась дискриминировать противника, возлагая на него всю ответственность за разжигание войны. Он пишет: «Сама война становится преступлением в уголовном смысле этого слова. Агрессор объявляется преступником в самом прямом уголовном смысле этого слова; он объявляется вне закона, как пират. Вина агрессии и агрессора лежит теперь не в материально и фактически установленной причине войны, а в агрессии как таковой. Тот, кто делает первый выстрел или уличен в других соответствующих преступлениях, является преступником согласно новому правилу.» (11)
Здесь становится понятной связь между отменой войны и ее криминализацией. Как отмечает Шмитт, в идее справедливой войны, когда речь идет о justa causa, всегда присутствует скрытое желание дискриминировать противника и вследствие этого устранить войну как правовой институт. Именно так и произошло, когда державы-победительницы в Первой мировой войне взяли на себя право решать, кто сделал первый выстрел и кто виноват в агрессии, не прояснив самые важные вопросы о справедливой войне, justus hostis и justa causa. Соблазн обвинить противника, то есть Германию, во всех грехах был слишком велик, чтобы им не воспользоваться.
Можно даже говорить о формуле отмены войны через криминализацию войны, которую Шмитт формулирует следующим образом: «В современном дискриминационном понимании войны различие между правильным и неправильным ведением войны служит именно для того, чтобы к врагу относились уже не как к justus hostis, а как к уголовному преступнику. В результате война перестает быть частью международного права, даже если убийства, грабежи и разрушения ни в коем случае не прекращаются, а только увеличиваются за счет новых, современных средств уничтожения. Если одна враждующая сторона превращает войну в карательное действие в смысле современного уголовного права, то противник с другой стороны уже не может быть justus hostis. Против него ведется уже не война и тем более не война в форме борьбы против пирата, который не является врагом в смысле европейского международного права. Противник совершил преступление в уголовном смысле, преступление агрессии, «le crime de l`attaque», поэтому действия против него — это уже не война наподобие действий полиции против бандита; это просто исполнение приговора и, наконец, при современном переходе уголовного права в борьбу против беспорядков, лишь мероприятие по борьбе с нарушителем общественного порядка, которого необходимо обезвредить всеми доступными средствами, включая современные технологии и полицейские акции. Война отменяется, но только потому, что враги морально и юридически больше не признают друг друга равными противниками». (13)
Война на уничтожение как конечный итог криминализации войны
Любая война — справедливая или несправедливая — зависит от оружия. Техническое развитие средств уничтожения меняет характер войны. Шмитт наблюдал это в ходе англо-американских бомбардировок немецких городов. Воздушные войны носят истребительный характер, потому что воздушные бомбардировки несут в себе смысл истребления. Поэтому современные войны в значительной степени зависят от технического развития оружия дальнего действия и в принципе являются войнами на уничтожение.
Таким образом, по мнению Шмитта, развитие современных систем вооружений становится проблемой справедливой войны. Оба главных вопроса о справедливой войне, justus hostis и justa causa, всегда связаны с типом оружия. Если оружие у противников принципиально разное, то понятие войны, задуманное как равноправное противостояние, отпадает само по себе. Ведь война предполагает, что у обеих сторон есть минимальный шанс на победу. Если шансов на победу нет, то противник превращается в объект принудительного мероприятия, вызывая в соответствующей степени рост противоборства. Тот, кто имеет превосходство в оружии, начинает считать это превосходство доказательством justa causa и объявляет врага преступником, поскольку уже не в состоянии признавать его за justus hostis. Превращение врага в преступника на основе своего понимания justa causa происходит параллельно с техническим совершенствованием средств уничтожения и расширением театра военных действий. Таким образом, технический прогресс в производстве оружия открывает простор для столь же разрушительной, правовой и моральной дискриминации. (14)
Уже тогда, после окончания Второй мировой войны, Шмитт критиковал поворот к дискриминационной концепции войны. Он рассматривал такие попытки не как возрождение христианского учения, а как идеологический феномен, сопровождавший индустриально-техническое развитие современных средств уничтожения. Бомбардировщик или низколетящий самолет, по мнению Шмитта, использует свое оружие вертикально против населения вражеской страны, подобно тому, как Святой Георгий использовал свое копье против дракона. В силу того, что сегодня война превращается в полицейскую акцию против преступников, нарушителей общественного порядка и паразитов общества, возрастает также необходимость оправдания полицейских методов борьбы. Таким образом, дискриминация врага ведет к пропасти. (15)
Именно здесь кроется самая большая опасность криминализации войны. Тот, кто использует свое превосходство в оружии для обоснования своего justa causa и не заинтересован больше реализовывать принцип justus hostis, то есть признавать в противнике равноправного врага, может оправдать применение в борьбе с таким врагом (после его дискриминации и криминализации) любые средства уничтожения. С 1945 года, после того как США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, этот вопрос стал самым важным для мира во всем мире. Те, кто обладает превосходством не только в ядерном, но и в современном обычном вооружении, могут претендовать на то, чтобы в соответствии со своим статусом и авторитетом решать, что справедливо или несправедливо в войне, кто должен быть осужден как агрессор и кто является военным преступником. Чем меньше терпения в этих вопросах проявляют державы-победительницы, тем больше опасность начала новой войны на уничтожение.
Европейская система баланса сил и американский баланс сил как мирового гегемона
После распада Jus Publicum Europaeum рухнули также европейская и планетарная системы баланса сил. Соединенные Штаты Америки как новая сверхдержава попытались заменить разрушенную систему другой системой мирового порядка, которая смогла бы удовлетворить американские, теперь уже глобальные интересы. В этом контексте можно говорить о новой системе гегемонистского баланса сил (amerikanisches System des hegemonialen Gleichgewichtes), которую Соединенные Штаты Америки успешно опробовали на американском континенте и которая после окончания Первой мировой войны нашла свое место в Лиге наций. Сначала это были такие американские государства, как Куба, Гаити, Сан-Доминго, Панама и Никарагуа, которые формально были суверенными, но в действительности в экономическом и в военном отношении зависели от США. Это привело, по мнению Шмитта, к современному типу интервенции, когда американское право на вмешательство обеспечивалось не столько военными базами, военным присутствием или другими формами насилия, как это было во времена Британской империей, сколько договорами и соглашениями с подконтрольными государствами. Так что можно было утверждать, что по отношению к таким государствам — чисто юридически — вмешательство вообще отсутствовало. (16)
Европейская система равновесия (europäisches Gleichgewicht-System) и гегемонистская система баланса сил по-американски (hegemoniales System des Gleichgewichtes) стали с тех пор двумя конкурирующими основами для построения мирового порядка. Европейская система равновесия, безусловно, имеет явное преимущество. Она уже дважды доказывала свою способность сдерживать войны и ограждать мир от самых ужасных войн на уничтожение (Vernichtungskriege). Речь идет о Европе с 16-го по 20-й век в рамках Европейского международного права Jus Publicum Europaeum и о биполярном мире в эпоху Холодной войны. Американская система равновесия сил должна еще доказать свою эффективность в управлении миром во имя мира. После Первой мировой войны под руководством Лиги Наций ей это явно не удалось сделать: в мире разразилась новая, по своим масштабам еще более ужасная мировая война на уничтожение. Но и сегодня она все еще не добилась убедительного эффекта, хотя после окончания Холодной войны у Америки появилась уникальная возможность контролировать мир во всех его проявлениях (от экономики до спорта и культуры) и во всех его институтах (от НПО до ООН).
Акт агрессии — еще не агрессивная война
По мнению Шмитта, в 1920-1924 годах Лигой наций было предпринято немало попыток укрепить систему сдерживания войн. Однако согласия относительно того, что считать нападением, агрессивной войной и, в частности, что является международным преступлением, так и не было достигнуто. Женевский протокол от 2 октября 1924 года действительно содержит предложение о том, «что агрессивная война является международным преступлением», но, по словам Шмитта, ни один из проектов Протокола не был совершенен. Да и сам протокол так и не вступил в силу: он провалился в результате сопротивления Великобритании, из-за соображений, что формальное определение агрессии не способно решить главный вопрос: служит ли военная акция оборонительным целям или нет. (17)
Но американцы придерживались иного мнения. Они призывали считать агрессивную войну изначально беззаконием. Особенно известен так называемый проект Шотвелла в связи с подготовкой Женевского протокола 1924 года — по имени пресс-секретаря американской делегации Джеймса Т. Шотвелла. Этот проект был озаглавлен «Агрессивная война — вне закона» и объявлял агрессивную войну преступлением. (18)
Шмитт описывает такой конфликт между европейским и американским образом мышления как контраст между методами европейских юристов по сдерживанию войны (Hegung des Krieges) и представлениями американской общественности о войне, которую они хотели отменить (Abschaffung des Krieges). Это глубокое противоречие, по мнению Шмитт, могло быть разрешено только путем разъяснения юридического вопроса о том, что по факту является новым международным преступлением. Это означало, что во всех попытках объявить войну вне закона следовало уточнить, о чем идет речь: о военном преступлении, о преступлении самой агрессии, о преступлении в ходе агрессивной войны или, наконец, о преступлении несправедливой войны? По мнению Шмитта, это, очевидно, совершенно разные преступления с совершенно разными его проявлениями.
Здесь особенно важно различать акт агрессии от агрессивной войны. По мнению Шмитта, это лишь на первый взгляд кажется искусственным и формальным. Он пишет: «Любая война, даже агрессивная, обычно является вторичным процессом, войной двух сторон. Акт агрессии, напротив, является односторонним актом. Вопрос о правильности или неправильности войны, включая агрессивную войну, в целом означает нечто совершенно иное, чем вопрос о правильности или неправильности конкретного акта агрессии, независимо от того, ведет ли этот акт агрессии к войне или все же будет вовремя остановлен. Нападение или защита — это не абсолютные, моральные понятия, а процессы, которые зависят от ситуации.» (19)
Это означает, что объявление агрессивной войны преступлением в принципе отличается от реакции на акт агрессии, например, когда одна из сторон произвела первый выстрел. В первом случае автора, исполнителя или виновника войны невозможно четко определить, в то время как во втором случае остается надежда на то, что дальнейшее разжигание агрессивной войны будет приостановлено. По мнению Шмитта, ограничение акта агрессии целесообразно и даже необходимо именно для того, чтобы избежать поиска ответа на трудный вопрос о justacausa, то есть о том, кто виноват в развязывании войны и для кого она справедливая. Внешний и формальный характер такого метода разрешения конфликта необходим для того, чтобы как можно быстрее остановить акт агрессии и дальнейшее применение силы, с тем, чтобы избежать начала самой агрессивной войны. (20)
Эскалация украинского конфликта с 2014 года является наглядным примером того, как мир, и особенно США, как победитель в холодной войне, не смогли сдержать первые акты агрессии на Донбассе, чтобы предотвратить полномасштабную агрессивную войну. Даже после начала российской спецоперации 24 февраля 2022 года все еще существовала возможность (а именно, в Стамбуле в марте 2022 года, когда на стол были выложены предложения по урегулированию войны на Украине, а Россия сигнализировала о готовности договариваться) остановить дальнейшую эскалацию конфликта. Но прежде всего США, имевшие огромное влияние на правительство в Киеве (чему сегодня есть множество доказательств), отказались разрешить конфликт дипломатическим путем.
Начало войны на Украине было не только в интересах американцев, но и было необходимо им для навязывания миру в 21-ом веке своего нового мирового порядка в соответствии с их собственными представлениями о будущем.
Две логики мирового развития
Не все грандиозные геополитические концепции будущего, разработанные после распада Советского Союза, выдержали испытание временем. Например, потерпела полное фиаско надежда американского политолога Фрэнсиса Фукуямы на «Конец истории». Только две концепции будущего и сегодня у всех на устах, по сути, они определяют политический нерв современности. Они пришли из Америки и представлены в двух фундаментальных трактатах, опубликованных в 1990-х годах. К немецким читателям они пришли позже: в виде книги «Единственная сверхдержава. Американская стратегия господства» (2004) американского политолога Збигнева Бжезинского и в виде книги «Столкновение цивилизаций» (2002) американского политолога Самуэля Хантингтона. Обе концепции абсолютно логичны и сами по себе представляют два совершенно противоположных вектора будущего развития мирового порядка: под одной американской «шляпой» или под несколькими шляпами, то есть в направлении однополярного или многополярного мира.
Бжезинский скрупулезно описывает геополитическую стратегию Америки по отношению ко всем основным игрокам в мире, целью которой является предотвращение восстановления Российской империи и укрепление американского господства на Евразийском континенте. Его логика в формировании будущего основана на утверждении, что господство Америки в 21 веке уникально и безальтернативно. После распада Советского Союза, по мнению Бжезинского, Америка становится единственной реальной мировой державой, «гегемонией нового типа», поскольку, в отличие от всех предыдущих империй, США не только контролируют все океаны и моря, но и обладают военными средствами, чтобы держать под контролем побережья.
Экономическое, военное и технологическое превосходство, а также американская культура, которая, несмотря на некоторые промахи, продолжает иметь непревзойденную привлекательность во всем мире, особенно среди молодежи, — «вот что делает Америку единственной глобальной сверхдержавой во всеобъемлющем смысле». В обозримом будущем статус США как ведущей мировой державы не сможет оспорить ни одна другая держава. Ни одно национальное государство не сможет сравниться с США в ключевых областях власти, которые в совокупности определяют решающее глобальное политическое влияние Америки. Более того, Америка — единственная реальная альтернатива глобальной анархии в обозримом будущем, что и делает ее господство безальтернативным. (21)
Для Бжезинского абсолютно ясно, что Россия — это не планетарная империя, а всего лишь региональная держава, которая после распада Советского Союза больше не имеет идеологических претензий на глобальную коммунистическую империю. В этом смысле Российская Федерация идет по тому же пути, что и ЕС и другие крупные экономические образования: она строит тесное сотрудничество со своими соседями, особенно с бывшими советскими республиками в рамках «Евразийского союза». Это существенно отличается от имперских притязаний Америки на единоличное мировое господство. Тем не менее на Западе продолжают разжигать страх перед «чисто российским империализмом«, при этом стараются не признавать фундаментальное различие между глобальной империей и региональной державой, а то и не хотят этого делать.
В этом есть свой смысл, потому что сильная и независимая Россия очень опасна для логики единственной американской сверхдержавы. Согласно Бжезинскому, Евразия — центральная арена нового мирового порядка. Такое утверждение базируется на основах классической американской геополитики, сконцентрированной в известном высказывании Хэлфорда Маккиндера: «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом; кто контролирует Мировой остров, тот командует миром.» Мировой остров — это Евразия, а сердцевина означает центральный евразийский регион, то есть Россию. Таким образом, сохранение глобального превосходства Америки напрямую зависит от того, как долго и насколько эффективно США смогут удерживать свои позиции в Евразии, особенно в ее «черной дыре» — России. Эта огромная евразийская шахматная доска, простирающаяся от Лиссабона до Владивостока, является, по словам Бжезинского, ареной глобальной игры, которая в будущем также станет местом борьбы за мировое господство. (22)
Таким образом, Евразия — это шахматная доска, на которой разыгрываться битва за глобальное господство. От того, как Соединенные Штаты смогут влиять на основные геостратегические игроки на евразийской шахматной доске, а также им противостоять, и зависит продолжительность и стабильность американской глобальной власти. Как и в шахматах, американские глобальные стратеги должны заранее продумывать свои следующие ходы, предвидеть возможные ходы своих противников. (23)
Американская геостратегия в отношении России заключается в том, чтобы не допустить восстановления Российской империи (имеется в виду, конечно, сильная Россия в любой форме) и интегрировать страну в Европу. Отсюда вытекает геостратегия в отношении Украины: утвердить ее в качестве могильщика имперских притязаний России. Американская геостратегия в отношении Европы заключается в ее укреплении в качестве демократического плацдарма Америки — через НАТО и расширение ЕС на Восток. Франция должна в долгосрочной перспективе прочно интегрировать демократическую Германию в Европу, в то время как для Германии целью американской геостратегии является интеграция недавно освобожденной Центральной Европы в Европейский союз. И т.д. Каждая шахматная фигура на евразийской шахматной доске получает свою роль, согласно общей американской геостратегии в Евразии.
Не нужно обладать специальными знаниями, чтобы понять, что именно такая логика доминирует сегодня в западной политике и соответствует гегемонистской системе баланса сил по-американски.
Логика многополярного мира против логики единственной супердержавы Америки
Другой архитектор будущего, Хантингтон, напротив, показывает, что наиболее важными действующими актерами в формировании нового мирового порядка являются крупные культурные образования, которыми, а не только Америкой, определяются правила игры в борьбе за сердце Евразии, за России, а значит, в более широком смысле, и за мировой порядок. Логика Хантингтона о развитии будущего отрицает логику Бжезинского о единственной сверхдержаве Америке, и наоборот. Симптомы конфликта между этими двумя логиками многообразны, но самые важные из них очевидны.
Так, Хантингтон предостерегает от вмешательства в другие культуры и строит свою систему безопасности на «принципе воздержания», то есть на основе баланса сил между несколькими культурами образованиями. Но это абсолютно неприемлемо для логики единственной сверхдержавы, которая заключается в создании глобальной стабильности под руководством Америки, где западная либеральная демократия предусматривается как единственная форма правления и где больше нет других претендентов на господство в Евразии.
Хантингтон предлагает, чтобы Европейский Союз и НАТО не расширялись за пределы западно-христианских государств Центральной и Восточной Европы — во избежание культурных потрясений и экономической дестабилизации в бывших советских республиках. Но Запад сохраняет позицию поощрения независимости бывших советских республик и приема некоторых из них, особенно важных для стратегии Америки (например, Украины и Грузии), в ЕС и НАТО. При этом открытым остается вопрос о том, какая независимость стоит на кону: подлинный суверенитет бывших советских республик или просто управляемая Западом независимость от России?
Хантингтон возводит крупные культурные образования в ранг будущих великих держав, т.е. мировых держав. Бжезинский, наоборот, категорически отвергает появление новых мировых держав. Хантингтон рассматривает Россию как региональную державу, имеющую законные интересы безопасности на своих южных границах, в том числе для обеспечения дополнительного баланса сил против конфуцианско-исламского подбрющья. Но в логике Бжезинского это как раз недопустимо, поскольку сильная суверенная Российская Федерация может привести к воссозданию евразийской империи и тем самым похоронить идею американского господства. Таким образом, Хантингтон допускает единую сильную Российскую Федерацию, а Бжезинский мечтает о децентрализованной слабой России. И т.д. Более того, логика Бжезинского о единственной сверхдержаве Америки в принципе исключает признание России как justus hostis.
Карл Шмитт предлагает определенное примирение между этими двумя логиками, когда обращается к вопросу о том, движемся ли мы к политической унификации мира, и вообще, возможна ли такая унификация? Главный вопрос, таким образом, заключается в том, созрела ли планета для глобальной монополии одной державы, или плюрализм самоорганизующихся больших пространств и культурных образований будет определять новое международное право на Земле? Этот вопрос фактически лежит в основе поиска Шмиттом Нового Номоса земли и придает диалектический, исторический смысл конфликту между двумя вариантами мирового развития — согласно геополитической логике Бжезинского или логике Хантингтона. (24)
Эти две логики — Бжезинского и Хантингтона — сегодня обозначают два возможных варианта развития мирового порядка в 21 веке: однополярного или многополярного мира. Обе логики мобилизуют вокруг себя своих сторонников: не только между государствами, но и между политическими силами внутри государств. На стороне логики Бжезинского — США и их союзники, клуб «самых могущественных» G7, западные СМИ, НАТО, западная общественность и вообще все те, кто считает, что только Запад способен управлять миром. На стороне логики Хантингтона находятся Россия, Китай, БРКС, многие другие развивающиеся страны и, в целом, все те, кто убежден, что эпоха американского господства подходит к концу и что настало время для глобального изменения баланса сил.
Но это не значит, что у России нет собственной геополитической логики: она вытекает из географического и исторического положения России. Это единственная страна в мире, которая может существовать сама по себе, без посторонней помощи, имея в своем распоряжении сырье, источники энергии, бескрайние плодородные земли и, не в последнюю очередь, огромный научно-технический и человеческий потенциал. Поэтому Россия является идеальной автаркией, «самодостаточным большим пространством», которая при необходимости может преодолеть все изоляции, блокады и санкции. Это составляет серьезную проблему для американских притязаний на единоличное планетарное господство. Именно поэтому Америка по-прежнему является единственной мировой, но не абсолютной державой: Ей не хватает контроля над сердцем Евразии, то есть над огромной Россией с ее огромными природными ресурсами.
Само существование такого неконтролируемого гиганта, как Россия, приводило европейцев в смятение, страх и всевозможные подозрения, которые распространялись и культивировались в Европе со времен Средневековья. Иван Грозный должен быть еще более ужасным, чем Карл Великий, а Сталин — не меньшим деспотом, чем Гитлер. Тот факт, что этот «опасный» гигант дважды — при Наполеоне и Гитлере — приносил мир в Европу, и что русские определяют себя не как агрессоры, а как защитники мира во всем мире, чаще всего остается без внимания на Западе. Самым большим желанием Запада было бы приструнить этого непокорного соседа и включить его в зону своего экономического, социального и культурного влияния. Тогда все было бы хорошо.
Это было целью «Большой игры» Британии против Российской империи, затем заботой Запада в борьбе с коммунистическим СССР и теперь, после распада Советского Союза, задачей Америки как победителя в Холодной войне при построении нового мирового порядка. Дважды — после Февральской революции 1917 года и в 1990-х годах — эта цель была почти достигнута. Один раз, после Второй мировой войны, когда Америка единолично владела ядерным оружием, реализация этой цели была совсем близка. Но каждый раз все эти усилия проваливались из-за упрямства России: сначала большевики (с 7 октября 1917 года), затем правительство Сталина (после победы во Второй мировой войне в 1945 году и после первого испытания атомной бомбы в 1949 году), а теперь президент России Владимир Путин (с 1 января 2000 года) сорвали планы Запада. Россия остается независимой, неконтролируемой и непокорной страной.
Легко представить, что для России, которая после распада Советского Союза освободилась от коммунизма и больше не претендует на объединение мирового пролетариата против буржуазии, есть только одно условие для построения мирной и благополучной жизни на своей огромной территории: мир во всем мире. Россия, как никакое другое государство в мире, нуждается в четких, признанных во всем мире и предсказуемых правилах и методах международного права, то есть в таком мировом порядке, где вмешательство в дела другого государства исключено. Можно даже говорить о геополитической миссии России, которая заключается в поддержании баланса сил в мире — как основного принципа международной справедливости и как своего рода гарантии безопасности для себя.
Таким образом, геостратегическая логика России несет в себе оборонительный характер. Эта логика является выражением ее территориальных размеров, где солидные природные ресурсы и огромная территория сами по себе играют большую роль в мировой политике. Сегодня, когда сырьевой кризис стал еще более острым, это особенно бросается в глаза. Было бы безрассудно игнорировать этот геополитический статус-кво России.
Криминализация войны после распада Советского Союза
Изменение смысла войны (Sinnwandel des Krieges ) приняло свои первые формы в межвоенный период 1919-1939 годов, но в биполярном мире Холодной войны ему пришлось сделать перерыв, до 1989/90 годов, когда был расчищен путь для продолжения криминализации войны. История повторяется. Сегодня, как и после окончания Первой мировой войны, державы-победительницы в Холодной войне позволяют себе единолично решать, какие войны справедливые, а какие нет, кто является агрессором и кого надо считать военным преступником, не принимая во внимание самые важные вопросы войны, такие как justus hostis и justa causa. Мировой порядок, созданный в 1945 году после Ялтинской конференции, сейчас находится под угрозой распада, так же как распалось Европейское международное право в ходе Первой мировой войны. Реформа ООН с отменой Права вето стало бы последним звеном в этом процессе.
Объекты дискриминации сегодня многообразны. Прежде всего, это авторитарные и антидемократические режимы, отнесенные Западом к «оси зла». В борьбе с дискриминируемыми врагами разрешено многое, что было бы невозможно в западных демократиях: массированные бомбардировки, использование беспилотников и ракет против гражданского населения, выслеживание и уничтожение особо опасных противников с помощью интеллектуального оружия и так далее. В борьбе с такими врагами разрешено многое, что было бы невозможно ро отношению к западным демократиям: ковровые бомбардировки, использование беспилотников и ракет против гражданского населения, выслеживание и уничтожение особо опасных противников с помощью «умного» оружия и т. д. Югославия 1998, Ирак 2003, Ливия 2011, длительная война беспилотников в Пакистане, Афганистан 2001-2021….
После речи Путина на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году Россия возглавила список «Плохих парней». Этапы дискриминации путинской России хорошо известны: Грузинская война в 2008 году, конфликт на Востоке Украины в 2014 году, эскалация конфликта в феврале-марте 2021 года, ввод российских войск на Украину в феврале 2022 года. Демонизация путинской России приобрела беспрецедентный характер после 24 февраля 2022 года. Известное предсказание архитектора американской политики сдерживания Советского Союза после Второй мировой войны, Джорджа Кеннана, который в 1998 году предупреждал, что расширение НАТО может привести к началу новой Холодной войны, похоже, сбывается. Когда первая волна расширения НАТО на Восток была ратифицирована Сенатом США, он сказал: «Я думаю, что это трагически неправильно. Для этого не было никаких причин. Никто никому не угрожал. … Естественно, в будущем надо ожидать злой реакция на это со стороны России, и тогда будет сказано: вот какие русские, мы всегда вам говорили — но это совершенно неверно». (25)
Наметился переход от справедливой войны к тотальной. Поскольку Россию продолжают презирать и дискриминировать, растет опасность того, что мир будет втянут в новую, теперь уже ядерную мировую войну. Не случайно Шмитт заканчивает свою работу «Новый Номос Земли» предупреждением об опасности криминализации войны. Сегодня она является самым главным препятствием на пути к миру во всем мире.
Признаки криминализации войны
Дискриминация противника — не единственный признак изменения смысла войны. Его наиболее опасный эффект проявляется прежде всего в отмене войны (Abschaffung des Krieges) как модели нового международного права. При этом основные проблемы войны переводятся из компетенции юстиции в область политики и морали. Раньше, подчеркивает Шмитт, для каждого европейского государственного деятеля и каждого европейского гражданина было самоочевидно, что вопрос об отмене войны на самом деле является вопросом разоружения и безопасности. Но это больше политические и моральные вопросы, чем юридические. Это означает, что основные проблемы войны решаются не только юристами, но и широкими кругами и большими массами людей, которые, однако, воспринимают юридическое абстрагирование от justa causa и вообще юридические концепции войны, такие как justus hostis или bellum justum, «как искусственный формализм или даже как софистическое отклонение от реальных задач». При этом фактическая составляющая правоты или неправоты в войне, как и ее причин, остается без внимания. (26)
Отмена войны как новая конструкция мирового порядка и криминализация войны стали двумя сторонами одной медали: одно предполагает другое. И то, и другое — отмена и криминализация войны — ставят политику и мораль выше юстиции и препятствуют, даже намеренно, прояснению в общественном мнении главных вопросов войны. Интенсивная русофобия наглядно показывает, что эта связка работает безотказно.
Могут ли при этом люди чувствовать себя более уверенно — это другой вопрос. Однажды, перед Второй мировой войной, люди в Европе уже испытали на себе, что означает запрет войны как таковой и объявление войны преступлением: это далеко не устранение войны как таковой. Для того чтобы вынести свой окончательный вердикт отмене войны как системе предотвращения войны, Шмитт указывает на две истины: «Во-первых, задача международного права состоит в том, чтобы предотвращать войны на истребление, то есть, если война неизбежна, постараться ее сдержать, и, во-вторых, отмена войны без реальных механизмов ее сдерживания ведет лишь к новым и, вероятно, еще более ужасным видам войны, включая гражданские войны и другие виды войн на истребление». (27)
Шмитт, на примере германского императора Вильгельма II, показывает, что может означать связь между политикой, моралью и общественным мнением. В 1920 году, согласно опросу одного американского еженедельника, большинство американцев хотели ему смертной казни или изгнания. Эмоциональное восприятие войны сильнее идей справедливости войны и всех прочих юридических формализмов. Перенос основных вопросов войны в сферу политики и морали означает, таким образом, рост роли общественного мнения, которое, в свою очередь, в значительной степени зависит от средств массовой информации. Соединенные Штаты Америки, как известно, пришли к такому пониманию после войны во Вьетнаме, когда ужасающие изображения войны в прессе привели к массовым протестам и в конечном итоге к прекращению участия Америки в войне. С тех пор строгий контроль над сообщениями СМИ из зон боевых действий стал в Америке прямым делом ее служб безопасности и силовых структур. Конструирование виртуального суррогата войны в СМИ приобретает тем самым высший смысл криминализации войны, с целью представить в общественном мнении врага как криминального преступника.
После конфликта на Украине это стало практикой официальных немецких СМИ, вплоть до устранения из поля зрения общественности всех возможных альтернативных СМИ, не говоря уже о российских СМИ, которые, конечно же, представлены только как путинская пропаганда.
Многие методы и нормы международного права, долгое время стоявшие на службе мира, также стали жертвой современной криминализации войны. Это, например, нейтралитет как правовой институт, игравший в Европе важную роль в сдерживании войны, или твердое следования своему слову больших политиков, как это было еще возможно после Второй мировой войны, когда главы государств Франклин Д. Рузвельт (США), Уинстон Черчилль (Великобритания) и Иосиф Сталин (СССР) на Ялтинской конференции в 1945 году определяли правила нового миропорядка. Сегодня данное западными политиками слово мало чего стоит. Отказ от нейтралитета Швеции и Финляндии и невыполненное обещание не расширять НАТО на восток — лишь два ярких тому доказательств.
Тупиковый путь эскалации
Дискредитация путинской России, начавшаяся задолго до кризиса на Украине, не оставляет сомнений в том, что криминализация войны сейчас идет полным ходом. Это означает, что в силу своей внутренней логики она может привести к войне на уничтожение, когда державы-победительницы в холодной войне, опираясь на свой авторитет и военное превосходство, придут к выводу, что они больше не могут терпеть врага, который больше не является justus hostis, поскольку стал криминальным преступником, а значит, против него можно применять все доступные средства войны, включая ядерное оружие.
Это было возможно в 1990-х годах, когда российская оружейная промышленность была практически уничтожена, но не сегодня. За последние годы Российской Федерации удалось укрепить свой военный и прежде всего ядерный потенциал, восстановив тем самым так называемый потенциал второго удара, который заключается в том, что после ядерного удара противника сохраняется возможность нанесения ответного ядерного удара. Против американского оборонного щита Россия может использовать самое современное гиперзвуковое оружие, которое делает бесполезными все системы обороны. Можно также говорить о восстановлении ядерного баланса с США.
Чтобы избежать риска новой войны на уничтожение, необходимо больше понимания, разума и готовности к компромиссу с обеих сторон, как это было продемонстрировано, например, в Карибском кризисе. Но сегодня Вашингтону очень трудно идти на компромисс с Москвой, потому что какой может быть компромисс с противником, который дискредитирован до уровня криминального преступника? С бандитами, что называется, разговор короткий! Таким образом, Запад сам загоняет себя в угол дальнейшей эскалации. Так было в ноябре-декабре 2021 года и январе-феврале 2022 года, когда все усилия России добиться от Запада понимания своих забот и интересов безопасности не увенчались успехом, включая попытки реанимировать уже признанный на международном уровне принцип неделимой безопасности.
Речь шла не о деталях соглашения, которые всегда можно обсудить и найти компромисс, а о принципиальном отказе серьезно воспринимать российские озабоченности, считая их неприемлемыми требованиями. Наиболее ярким примером такого подхода служит соглашение на мирной конференции в Стамбуле 29 марта 2022 года, когда украинским и российским переговорщикам удалось разработать проект возможного мирного соглашения из 15 пунктов. Но договориться не удалось. Столкнувшись с возможностью появления нейтральной Украины, НАТО созвала 23 марта в Брюсселе специальный саммит, на котором присутствовал президент Байден. Как выразился бывший немецкий дипломат при ОБСЕ и ООН Михаэль фон дер Шуленбург, единственной целью этой встречи было прекращение украино-российских мирных переговоров. Вместо поиска компромисса между украинским нейтралитетом и территориальной целостностью Украины НАТО потребовала, прежде чем договариваться о мире, безоговорочный вывод российских войск с украинских территорий. Таким образом, НАТО потребовала от России признать свое поражение, что резко противоречило тому компромиссному решению, к которому уже пришли украинские и российские переговорщики. Украино-российский мирный процесс был тем самым похоронен, а война продолжилась. (28)
Словом, России должна была принять новые правила игры на евразийской шахматной доске, которые предусматривают включение Украины в НАТО, ее дальнейшую милитаризацию и многое другое в рамках реализации проекта Бжезинского по антироссийской Украине, невзирая на то, что это может означать для России. Россияне просто должны принять на веру, что все, что Запад делает для Российской Федерации, хорошо для российского народа. При этом на Западе стараются не вспоминать о том, чего русским в 1990-е годы стоили обещания западных политиков и их заверения в том, что они желают России только добра.
Игра в мельницу вместо геополитической шахматной партии
Реализация концепции единственной мировой державы Америки в последние годы идет не так гладко, как планировалось: шах и мат «черной дыре» России дается с большим трудом. В геополитической шахматной партии между Америкой и Россией война на Кавказе 2008 года, военные действия в Сирии в 2015 году и особенно воссоединение Российской Федерации и Крымского полуострова (независимо от международно-правовых интерпретаций произошедшего) были важными шахматными комбинациями в пользу России.
Так что американцам не удалось успешно реализовать свою геополитическую стратегию за короткое время (Бжезинский говорил об одном поколении). В Америке нет даже общественного консенсуса, который усугубляется политической борьбой между сторонниками Трампа и Байдена. Как отметил Бжезинский, американцам не хватает действительно масштабной и непосредственной внешней угрозы, чтобы обеспечить выполнение своей миссии единственной мировой державы. Во Второй мировой войне эту угрозу символизировали фашистская Германия и нападение на Перл-Харбор; в холодной войне этими символами стали Советский Союз и Карибский кризис. 11 сентября 2001 года вернуло Америку к ее миссии, но это был лишь короткий период реальной угрозы. Поэтому для американской миссии нужны были новые, еще более великие символы опасности, которые можно было бы сравнить по масштабу с Перл-Харбором или Карибским кризисом. Путинская Россия как нельзя лучше подходила для этой цели.
Но все попытки представить путинскую Россию в качестве планетарной угрозы, какой был Советский Союз в глазах Запада, проваливались. В геополитической шахматной партии Путин не допускал ошибок, в том числе на востоке Украины: он никак не хотел отдавать приказ о военном вторжении на Украину для защиты находящегося там русскоязычного населения. Чем дольше затягивалось выполнение Киевом основных положений Минского договора (как легитимного способа политического и мирного урегулирования конфликта), тем больше росло опасение, что жители Донбасса, вполне законно, сделают свой выбор в пользу России, получив российские паспорта. Этот процесс только ускорился после эскалации конфликта в марте-апреле 2021 года. Заявление ЕС о том, что Российская Федерация де-факто готовит включение Донбасса в свой состав, звучало скорее всего как самообвинение: Если бы минский пакет мер был реализован, в Донбассе не было бы такого ажиотажа с получением российского гражданства.
Таким образом, США и их союзникам пришлось мириться с тяжелыми потерями в геополитической шахматной игре за Украину и за Евразию. Ситуация была тревожной. Необходимо было изменить тактику, чтобы избежать дальнейших потерь в игре с Путиным, который стал ловким геостратегическим шахматистом. Внимание привлекла игра в мельницу. Цель новой игры состояла в том, чтобы «сломать терпение» россиян и побудить Москву к военным действиям на Донбассе. Тогда Россия будет дискредитирована в глазах общественности как агрессор и станет наконец символом планетарной угрозы.
Габриэле Кроне-Шмальц в своей книге «Ледниковый период» на примере войны 2008 года в Грузии показывает внутреннюю логику такой игры в мельницу. В ночь с 7 на 8 августа 2008 года началось крупное наступление грузинских войск на Южную Осетию, с применением танков, истребителей и ракетных установок, с бомбардировкой спящего гражданского населения и находящихся там российских миротворцев. Помимо прочего, использовались кассетные бомбы. Десятки мирных жителей были убиты, а масштабы разрушений гражданских объектов были огромны. Четырнадцать сотрудников российских миротворческих сил также были убиты, так как их штаб был обстрелян грузинской артиллерией. В тот же день Грузия объявила, что успешно оккупировала значительную часть Южной Осетии. (29)
Но для Саакашвили было бы «военной глупостью» объявлять войну России, если бы он не рассчитывал на американскую поддержку. Это были не просто «более сотни военных советников США», работавших в то время в грузинских вооруженных силах, и не «еще большее число американских специалистов и советников в грузинских силовых структурах и администрации». На самом деле, по мнению Кроне-Шмальца, до сих пор неясно, какую роль они играли в начале и во время грузинской войны. Более важной была другая поддержка. Кроне-Шмальц цитирует статью в «taz» от 13 августа 2008 года, где сообщалось, что дипломаты НАТО за закрытыми дверями признались, что обещание принять Грузию в НАТО на Бухарестском саммите было нацелено на то, чтобы мотивировать Саакашвили на военное решение конфликта с Южной Осетией. За несколько месяцев до начала конфликта он получил «многочисленные сигналы поддержки такого подхода к конфликту из Вашингтона». (30)
Казалось, что Россия, как прилежный ученик в геополитических шахматах, все сделала правильно, то есть согласно новым геополитическим правилам. Она признала независимость Южной Осетии и Абхазии только тогда, когда США и другие государства сделали нечто подобное после конфликта в Косово. Важно и то, что Международный суд ООН в Гааге в своем решении от 15 октября 2008 года отклонил запрошенное Грузией осуждение России как «агрессора». Но реакция западных СМИ была иной: позиция Тбилиси о том, что Москва вторглась в Грузию, встретила здесь большое понимание. В течение очень короткого времени, по словам Кроне-Шмальца, в западном восприятии Россия стала военным агрессором, в то время как Грузии была приписана роль жертвы. (31)
Начался новый этап в геополитической шахматной игре, где стратегическая роль Грузии в войне 2008 года становится более понятной. США подталкивали Грузию к нападению на Южную Осетию для того, чтобы представить Россию либо как слабой (если она не отреагирует), либо как агрессивной (если отреагирует). Если Россия не станет реагировать на вторжении Грузии в Южную Осетию, тогда она проявит свою слабость, но это маловероятно, потому что тогда Россия откроет двери для кровавой гражданской войны на Кавказе. Если Россия все-таки отреагирует, что было фактически неизбежно, то Россия будет осуждена как жестокий агрессор, угрожающий не только Грузии, но и всему миру. Об этом должны позаботиться западные СМИ. Одностороннее обвинение России в агрессии, независимо от того, является ли это военной акцией по каким-либо причинам или даже необходимой обороной, сегодня становится новым геополитическим правилом.
Геостратегическая Задача Саакашвили заключалась в том, чтобы начать бесперспективную войну, чтобы потом быть представленным на Западе в качестве жертвы. Можно сказать, что Саакашвили прекрасно справился с этой задачей, не спрашивая, какой ценой.
В 2014 и 2015 годах президент Украины Петр Порошенко последовал тому же примеру, нанеся артиллерийские и воздушные удары по Донецку. Россия отреагировала, но без прямого вовлечения своей армии в конфликт. В свою очередь Минское соглашение должно было предотвратить дальнейшую эскалацию кровопролитной гражданской войны на Донбассе. Наступил 8-летний перерыв, который, впрочем, был использован для военного усиления Украины. Как заявила Меркель в начале декабря 2022 года, Минское соглашение 2014 года было попыткой дать Украине время. «Она использовала это время, чтобы стать сильнее, как вы можете это видеть сегодня» (32).
Отказ Запада идти на компромисс с Россией в украинском конфликте дал украинскому президенту Зеленскому надежду отвоевать Донбасс и Крым военным путем. В феврале 2022 года Донбасс вновь оказался на пороге новой масштабной гражданской войны, которая грозила повторить сценарий нападения грузинской армии на Южную Осетию в 2008 году. Украинская армия перебросила к границе с Донбассом большое количество танков, гаубиц и другой техники, включая ракетные установки и боевые беспилотники. Конечно, эта техника не предназначалась только лишь для защиты границы страны от предполагаемого нападения. Существуют также прямые доказательства того, что Киев готовит наступление на Донбассе, предоставленные, в частности, Министерством обороны России еще 9 марта 2022 года. (33)
Теперь в игру вступила логика игры в мельницу, как это уже было в случае с «Саакашвили». Зеленского следовало мотивировать к началу военных действий на востоке Украины, чтобы напрямую вовлечь Россию в конфликт. Если Россия не отреагирует, то она проявит свою слабость, но это маловероятно, потому что тогда Россия откроет двери для масштабной и еще более кровавой гражданской войны на востоке Украины, не говоря уже о геополитических потерях. Если Россия все-таки ответит на украинское наступление, что фактически неизбежно, то Россия будет осуждена как жестокий агрессор, угрожающий не только Украине, но и всему миру.
Россия должна тем самым попасть в затруднительное положение, когда оба варианта для нее окажутся плохими. Это как раз то, о чем должны побеспокоиться западные СМИ, поскольку у них было достаточно времени для того, чтобы лучше, чем это было во время войны на Кавказе 2008, подготовиться к своей новой задаче по дискредитации России. Расчет Зеленского заключался в том, чтобы начать бесперспективную войну, чтобы иметь возможность представить себя жертвой на Западе. Расчет западной политики заключался в том, чтобы представить Россию агрессором и дискредитировать ее как абсолютное зло, против которого все методы борьбы будут законными и оправданными. Конечной целью было бы окончательно убрать Россию с пути построения однополярного мира — в точном соответствии с логикой Бжезинского о единственной сверхдержаве Америке.
Переломный момент в военных действиях с 24 февраля 2022 года
В этой крайне опасной ситуации сдерживание дальнейшей криминализации войны стало важным вопросом для мира во всем мире. Все войны в конечном итоге заканчиваются мирным договором; после войны с ядерным оружием мирные усилия станут ненужными. В этом смысле российская спецоперация на Украине призвана была сыграть особую роль: остановить дальнейшую криминализацию войны, чтобы создать условия для заключения мирного договора и остановить дальнейшее сползание в Третью мировую войну.
Это была военная акция, или, по определению Шмитта, акт агрессии, чтобы предотвратить еще более ужасные события: полномасштабную войну на земле, в воздухе, на акватории Черного моря, с бомбардировками городов и гражданских объектов, с многочисленными жертвами среди гражданского населения, как это было в Югославии в 1999 году, в Ираке в 2003 году, на Кавказе в 2008 году, на Донбассе в 2014 году и в других войнах, которые велись Западом или при его поддержке. Тогда переход к тотальной войне был бы действительно возможен.
Самое главное, что отличает российские спецоперации от западных, — это способ ведения войны. Россия воюет не против мирных жителей и не против украинского народа, а против военных подразделений и структур, то есть как комбатанты против комбатантов. Можно даже говорить о правиле, согласно которому Россия принуждает Украину решать вопросы на поле боя, а не через бомбардировку гражданских объектов, как это было, например, в 2014 году, когда украинские самолеты бомбили центральные кварталы Донецка: каждое нарушение этого правила, например подрыв Крымского моста, немедленно ведет к более жесткому ответу со стороны России, например, через выведение из строя энергетических объектов. Самое главное, Россия принципиально исключает ковровые бомбардировки, несмотря на то, что многие надеялись, что российская армия из воздуха атакует столицу Украины Киев — город с населением 2,8 миллиона невинных людей.
Украинская сторона много говорит о намеренных бомбардировках российской армией жилых кварталов, о геноциде, но Западу явно не удается юридически квалифицировать российскую спецоперацию как военное преступление. Было бы даже опасным обсуждать в западных СМИ так называемый сопутствующий ущерб от войны, если при этом, например, будет упомянуто количество жертв среди гражданского населения в войне в Ираке.
В условиях тотальной политизации вопросов войны Запад явно сталкивается с проблемой объяснения того, что на самом деле происходит. Яркий тому пример — прецедент «Косово». Согласно этому прецеденту, было бы неправильно называть присоединение Крыма к Российской Федерации аннексией, нарушающей международное право. Если Косово — это исключение из международного права, которое никогда не должно повториться, то необходимо четкое подтверждение того, что этот косовский случай является нарушением международного права. То есть США, Германия и другие страны, признавшие Косово в качестве независимого государства, должны отказаться от своего решения.
Но это не входит в планы Запада. Прецедент «Косово» должен был быть использован как раз для того, чтобы референдум и парламентское решение сделать демократически легитимным инструментом для смены режима, то есть юридически утвердить продвижение западной демократии при помощи regime change. Признанные таким образом правительства должны были попасть под влияние Запада, как это произошло с Косово. Общее использование этого прецедента не предусматривалось. Налицо двойные стандарты, когда то, что разрешено для одних, не должно использоваться другими. Но это уже не дилемма международного права, а попытка криминализировать войну. Можно сказать, что здесь идея отмены войны приобретает свой высший криминализированный смысл: военная атака разрешена только для державы-победительницы Америки и ее союзников, она справедлива и называется спецоперацией. Для всех остальных любые военные действия противоречат международному праву и должны быть осуждены и запрещены, независимо от причин войны и всех вопросов justa causa.
Использование международного правового прецедента в качестве легитимного инструмента внешней политики является очень давней традицией англосаксонского права, common law, что делает прецедент важным принципом в формировании международного права. Но сегодня использование некоторых прецедентов со стороны России приобретает совершенно новый смысл: оно должно встать на пути разрушения существующего международного права. Включение Республики Крым в состав России, признание Донецкой и Луганской республик и, наконец, спецоперация на Украине, проведенная по образцу существующих прецедентов, призваны изъять основные проблемы войны из сферы политики и морали и вернуть их в компетенцию международного права. Можно сказать, что Россия пытается противостоять политизации основных военных проблем и разрушению международного порядка, существовавшего с 1945 года.
Ядерное сдерживание в конфликте на Украине играет при этом решающую роль. Восстановление ядерного баланса с США исключает прямое вмешательство НАТО и Америки в украинский конфликт. Украинский конфликт становится прокси-войной, подобно тому, как это было во времена Холодной войны, когда ядерные сверхдержавы, США и СССР, решали глобальные конфликты, не вступая в прямую — атомную — конфронтацию.
Логика прокси-войны
У прокси-войны есть своя логика, которая проявила себя во всех подобных войнах во времена Холодной войны. В войне во Вьетнаме 1955-1975 годов США должны были считаться с косвенным противостоянием своих «идеологических противников», которые оказывали военную, техническую и логистическую поддержку северовьетнамским коммунистам — до морального и экономического истощения американцев. Во время Афганской войны (1979-1989) роли поменялись: теперь Советскому Союзу приходилось считаться с тем, что США будут поддерживать противников России всеми имеющимися в их распоряжении средствами. Это сработало: Советский Союз был вынужден вывести свои войска из Афганистана. При этом прямое столкновение между двумя ядерными державами, находящимися в тисках ядерного баланса, исключалось.
Таким образом, логика прокси-войны заключается в том, чтобы использовать конфликт для ослабления и изматывания противника без прямого столкновения с ним на поле боя. Украинский конфликт демонстрирует эту логику: США и их союзники, избегая прямого столкновения, стремятся любыми средствами поддерживать киевское правительство до тех пор, пока Россия не признает свое политическое поражение. Конечно, речь при этом не идет о военном поражении — для ядерной сверхдержавы такой исход событий в принципе невозможен.
Расчет заключается в том, что на Украине достаточно людских ресурсов для борьбы с гораздо более сильной Россией. Западные политики говорят о мужестве украинского народа, подкрепленного смелым руководством Зеленского, что стало для Путина неожиданностью. В России же убеждены в том, что киевское правительство под американским руководством ведет войну против России до последнего украинца — в рамках геостратегического проекта «анти-Россия». После тридцати лет гонений на русский мир на Украине (запрет русского языка, искоренение русской культуры, особенно в системе образования, героизация украинского националиста Степана Бандеры и т.д.), украинское население в немалой степени действительно было потеряно для русского мира. Особенно это касается молодежи.
Преодоление разжигаемой ненависти украинцев ко всему русскому — это, пожалуй, самая большая проблема, с которой сегодня приходится сталкиваться России в ходе спецоперации. В Германии это должны хорошо понимать: нацистскому правительству потребовалось намного меньше времени, чтобы добиться от населения лояльности к своему режиму и воспитать своих преданных поклонников в лице гитлерюгенд. Так называемая демилитаризация и денацификация Украины, названные в качестве конечной цели спецоперации, должны, таким образом, произойти не только на полях сражений, но и в умах людей. Украинцы должны сами решать вопрос о своем будущем. Народ Донбасса ясно показал в 2014 году, что прозападная ориентация киевского правительства не совпадает с его волей. Теперь свой выбор должны сделать жители Херсона, Запорожья и других регионов Украины: не только через референдумы, но в большей степени через налаживание нормальной мирной жизни.
В конфликте на Украине не может быть победителей. Россия, остановив специальной операцией вторжение украинской армии на Донбасс, должна считаться с тем, что ей не удалось предотвратить еще большего усиления гражданской войны на Украине — как раз то, чего она больше всего хотела избежать. Но и Запад, как покровитель киевского режима, никогда не сможет привести этот конфликт к победному концу. Когда-нибудь эскалация натолкнётся на последнюю красную черту, за которой — атомная зима. Вряд ли этого пожелает сам Запад, даже в ущерб своего имиджа. Главным проигравшим будет украинский народ: ему еще предстоит осознать масштабы той трагедии, которую принесла на ее территорию гражданская война и всячески поддерживаемый Западом проект «Анти-Россия».
Таким образом, речь идет о стратегии на все большую эскалацию, которая имеет только два выхода: ядерный апокалипсис или мирный договор при новом статус-кво двух соперников, Америки и России. В ситуации, когда Россия восстановила свой ядерный потенциал, достаточный для ответного удара по США, все разговоры о возможной ядерной войне — из области фантастики. Карибский кризис 1962 года был достаточно хорошим уроком, чтобы кто-то сегодня захотел его повторить. То обстоятельство, что коллективный Запад под руководством Америки вынужден все больше и больше втягиваться в прокси-войну, свидетельствует о том, что Россия для Запада все очевиднее становится признанным врагом, которого уже нельзя победить в рамках полицейских мероприятий, применяемых в борьбе против криминала.
Другими словами, у криминализации войны остается все меньше шансов для втягивания мира в ядерный апокалипсис.
В поисках Нового Номоса земли
Проблема Нового Номоса земли представлена Шмиттом как конфликт между двумя возможными вариантами развития американской политики: как реализация Америкой своей претензии на мировое господство, которое, в свою очередь, ведет к мировой гражданской войной, или все же признание, наряду с собой, других больших пространств. По сути речь идет о двух логиках развития современного мироустройства: однополярного или многополярного миров, гегемонистского равновесия под управлением единственной сверхдержавы Америки или мира на основе баланса сил больших пространств. При этом сомнение Шмитта в том, что планета Земля уже созрела для глобальной монополии одного господина, остается в силе.
Последние события и особенно конфликт на Украине ясно показывают, что вопрос о Новом Номосе Земли еще не решен. Он даже приобретает новое измерение: в еще более усиливающейся диалектике между монизмом и плюрализмом, между монополией и полиполией, между утверждением мирового господства или признанием наличия других больших пространств.
Успехи в построении многополярного мира становятся все более очевидными. Американский идеал отмены войны, основанный на гегемонистском балансе сил, очевидно, потерпел неудачу. Понятие войны приобретает свой первоначальный, не криминальный смысл. Российская спецоперация на Украине возвращает России утраченный статус justus hostis, то есть справедливого врага. Justa causa, решая вопросы причины войны, принуждает Америку, как победителя в Холодной войне, все больше считаться с интересами других государств.
Война как таковая перестает быть незаконной, но должна быть ограничена правилами и методами ее ведения на основе равенства и равноправия всех противоборствующих сторон. Запад теряет тем самым свои претензии на универсализм в вопросах безопасности и мировой политики: не только Америка, но и все другие мировые державы активно выступают гарантами мира во всем мире. Нейтралитет, как важный компонент международных отношений, возвращает себе свои права, которые в последнее время Западом были сильно подорваны. Например, он проявляется в отказе многих стран поддерживать западные санкции против России. Отношение к данному слову со стороны больших политиков вновь приобретает свой изначальный смыл, по крайней мере, когда речь идет об отношениях между главами государств Китая, России, Индии и Турции.
Словом, постепенно формируется новый миропорядок, в котором уже проверенные и хорошо функционирующие принципы международного права Jus Publicum Europaeum, такие, как система равновесия, сдерживание войны, соблюдение слова большими политиками и нейтралитет, вновь становятся востребованными как важные факторы международных отношений. Процесс возврата к принципам европейского права уже начался, если иметь в виду то, какое значение на международной арене приобретают сегодня Китай, Индия, Россия и другие страны, которые все больше и больше заботятся о том, чтобы разрешить давно назревающие конфликты: в Сирии и Нагорном Карабахе, на границе между Кыргызстаном и Узбекистаном, между Афганистаном и Таджикистаном, между Китаем и Индией, в конце концов, между Россией и Украиной.
В этом смысле 24 февраля 2022 года можно считать поворотным пунктом при переходе к новому мировому порядку: от однополярного к многополярному миру.
Европейское международное право как модель многополярного мира
Мировой порядок в 21-ом веке, основанный на принципах Jus Publicum Europaeum, возможен, если вместо суверенных государств старой Европы, составлявших фундамент европейского мира, взять за основу большие пространства (Großräume), как их определял Карл Шмитт. Именно между большими культурными пространствами лежат конфликты будущего, как это установил известный американский политолог Сэмюэль Хантингтон. Войны и конфликты в рамках нового мирового порядка возможны и даже неизбежны, но разрешать их должна не одна Америка, например, в форме очередной спецоперации, а на основе решений всех мировых держав. Реальными суверенами сегодня являются не государства, некоторые из которых находятся в различных зонах влияния и не имеют реальной независимости, а большие пространства. Китай, Индия, Россия… Хантингтон не исключал реального суверенитета и для Европы.
В этом новом мире мировые державы становятся равноправными актерами в мировой политике и признанными justus hostis, то есть они возьмут на себя роль подлинно суверенных государств Jus Publicum Europaeum. Сама война не станет незаконной, но должна будет подчиняться правилам и методам на основе равенства всех сторон. Мировые державы должны будут позаботиться о том, чтобы акты агрессии не переросли в полномасштабные агрессивные войны. И т. д. Принцип американского баланса сил как мирового гегемона (hegemoniale Gleichgewichts-System) отпадет сама по себе, невзирая на все усилия Запада доказать, что только при торжестве западной демократии можно построить мир во всем мире без хаоса и анархии.
Этот процесс уже начался и приобрел конкретные очертания в выступлении президента России Владимира Путина на заседании дискуссионного клуба «Валдай» 27 октября 2022 года. Основные тезисы речи Путина достаточно просты и понятны. Некоторые из них, помогающие лучше осветить видение Путиным нового мирового порядка, были переведены, благодаря онлайн-платформе Infosperber, на немецкий язык под названием «Мы не хотим стать доминирующей державой». (34)
Холодная война 2: переходный этап
Уже в начале 21-го века истинный знаток российской политики Питер Шолль-Латур в своих книгах предостерегал державы-победительницы в Холодной войне от изоляции России и игнорирования ее интересов в ее приграничных районах. Он скептически наблюдал за игрой мускулов Запада в отношении России и с горечью осознавал, что Запад сам мастит себе дорогу к новой Холодной войне. Однако речь идет уже не о хрупком мире на основе биполярного антагонизма между Вашингтоном и Москвой, а о холодной войне, которая станет многополярной, где американская гегемония и связанная с ней надежда на «pax americana» — это лишь короткий переходный период. В прологе к своей книге «Дорога к новой холодной войне» (2009) он пишет: «Термин «новая холодная война», который многие боятся произносить, получает свое обоснование не только вследствие уже знакомого всем антагонизма между Соединенными Штатами Америки и крепнущей Российской империей». При этом подразумевается не только новая мировая держава — Китай, «который вот-вот утвердит свой статус-кво в Восточно-Азиатско-Тихоокеанском регионе». Многие другие государства готовы противостоять гегемонистским притязаниям Америки. (35)
Для Шолль-Латур был также абсолютно понятен и важен принципа неделимой безопасности для Европы, который был категорически отвергнут Западом накануне российской спецоперации на Украине. Он пишет: «В соответствие с той напряженностью, которая в нынешней ситуации характеризуется необузданной глобализацией, вчерашняя «холодная война» — после того как апокалиптический конец Кубинского кризиса был преодолен — представляется нам как относительно надежное противостояние двух конкурирующих систем власти. Возможно, они вели между собой в каких-то отдаленных районах прокси-войны — „war by proxies“ -, но в то же время практиковали консультации и обмены сообщениями, которые иногда граничили с партнерством. В тени потенциального ядерного уничтожения противника, которым обладали обе сверхдержавы, что в свою очередь вело к патовой ситуации, остальные государства более низкого ранга наслаждались достаточно высокой степенью безопасности и стабильности. Западноевропейцы, в частности, могли спокойно посвятить себя накоплению богатств и в более или менее пренебрежительной манере уклониться от любой судьбоносной ответственности». (36)
Безопасность времен Холодной войны была в принципе неделима: все государства были интегрированы в биполярный мир, и все конфликты на земле не шли дальше прокси-войны между двумя сверхдержавами. Похоже, что сегодня Кубинский кризис «вчерашней холодной войны» сменился украинским кризисом в новой многополярной холодной войне: в иных условиях, но все еще с претензией вернуть принципу неделимой безопасности его миротворческое значение. В этом смысле Россия становится новым катехоном, призванным сдерживать американские претензии на абсолютное мировое господство до тех пор, пока мир не созреет для утверждения многополярного мирового порядка де-юре и де-факто.
Можно даже говорить об основном принципе российской внешней политики. Россия — единственная страна, которая может предотвратить искушение США вновь применить свое ядерное оружие, не рассчитывая на адекватный ответ. Ядерный баланс сил дает хорошие возможности для гармонизации международных отношений — в интересах многополярного мира — и для урегулирования региональных конфликтов. Россия налаживает контакты со всеми, кто в этом заинтересован, без политических или моральных предпосылок. На Ближнем Востоке Россия налаживает сотрудничество с Сирией, Турцией, Ираном, Саудовской Аравией и Израилем — государствами, которые по сути находятся в острой конфронтации. В карабахском конфликте Россия налаживает беспрецедентное сотрудничество с Азербайджаном, Арменией, Ираном и Турцией. И т.д.
При этом Российская Федерация явно не связывает сотрудничество с какими-либо идеологическими предпосылками. Коммунистический лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» сегодня уже не стоит на повестке дня в России, как и оставшаяся в одиночестве идеологическая претензия Запада на построение западной либеральной демократии. «Реальная политика вместо либерального империализма» — так примерно можно сформулировать основной принцип российской мировой политики.
Шолль-Латур умер в августе 2014 года, в начале кризиса на востоке Украины, оставив читателей без своего компетентного, независимого и хорошо понятного для всех изложения мировых событий. Сегодня его мнение было бы особенно важно: в обстановке, когда политика России представляется политико-медийным мейнстримом исключительно как агрессивная, противоречащая международному праву и непредсказуемая.
1. Schmitt, Carl: Der Nomos der Erde im Völkerrecht des Jus Publicum Europaeum, Duncker&Humbolt GmbH, Berlin, 5. Auflage 2011, S. 22.
2. Ebenda, S. 59, 62, 98.
3. Ebenda, S. 25.
4. Ebenda, S. 114. 234. 245.
5. Ebenda, S. 161.
6. Ebenda, S. 144-145.
7. Ebenda, S. 232, 210-211.
8. Ebenda, S. 233-235, 242.
9. Ebenda, S. 237-239.
10. Ebenda, S. 93.
11. Ebenda, S. 92-93.
12. Ebenda, 93.
13. Ebenda, S. 94-95.
14. Ebenda, S. 298.
15.Ebenda, S. 299.
16. Ebenda, S. 225.
17. Ebenda, S. 245-246, 254.
18. Ebenda, S. 246.
19. Ebenda, S. 248-249.
20.Ebenda, S. 250-251.
21. Brzezinski, Zbigniew: Die einzige Weltmacht. Amerikas Strategie der Vorherrschaft, Kopp Verlag, 6. Auflage März 2019, S. 24-25, 40, 258.
22. Ebenda, S. 46-49, 55-56.
23. Ebenda, S. 16, 237.
24. Benoist, Alain de: Carl Schmitts „Land und Meer“, Verlag Antaios – Schnellroda, 2019, S. 67-68.
25. Krone-Schmalz, Gabriele: Eiszeit. Wie Russland dämonisiert wird und warum das so gefährlich ist, Verlag C.H. Beck, München 2017, S. 22.
26. Schmitt, Carl: Der Nomos der Erde, S. 244, 253.
27. Ebenda, S. 240.159, 219.
28. https://www.nachdenkseiten.de/?p=89088
29. Krone-Schmalz, Gabriele: Eiszeit, S. 56.
30. Ebenda, S. 61-63.
31. Ebenda, S. 57, 65.
32. https://www.n-tv.de/politik/Merkels-Saetze-und-Putins-Luegen-article23819323.html
33. https://vz.ru/news/2022/3/9/1147625.html
34. https://www.infosperber.ch/politik/welt/wir-wollen-keine-dominierende-macht-werden/
35. Scholl-Latour, Peter: Der Weg in den Kalten Krieg, Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin 2008/Propyläen Verlag 2009, S. 12.
36. Ebenda, S. 11-12.
