Это просто удивительно, как много параллелей можно провести между концепциями будущего, написанными после распада Советского Союза, и идеями Шмитта о мировом развитии, которые он сформулировал в своих работах еще в середине 20 века. Введение в тему см. ниже.
Логика мирового развития Шмитта в тезисах:
Планетарная революция пространтсва XVI века сделала Европу центром мира
Человек — существо земное. Вода — колыбель цивилизации
Технический прогресс лежит в основе глобальных изменений в истории
Английские пираты сделали Англию морской державой
Кальвинизм стал воинствующей религией новой эпохи
Морская держава мыслит себя только как мировая держава
В основе нового Номоса Земли лежит большое пространство
«Всемирная история — это история борьбы морских держав против сухопутных и сухопутных против морских», — пишет Карл Шмитт в своем рассказе «Земля и море» (1942). «Что это значит?» — спрашивает французский публицист Ален де Бенуа в своей брошюре «Земля и море Карла Шмитта» (2019), где он анализирует важные мысли Шмитта о мировом развитии. Сама по себе идея о борьбе суши и моря, отмечает Бенуа, не нова, еще Освальд Шпенглер в своей работе «Годы решений. Германия и развитие мировой истории» (1933) вспоминал о «старой мировой борьбе за первенство между морем и сушей». Но здесь есть одно принципиальное различие. Бенуа пишет: «Для Шмитта мировая история не исчерпывается чередой культур, как это было для Шпенглера. Для него история — это прежде всего серия «захватов земель» (Landnahmen), порождающих Номос земли, общую организацию и реорганизацию мира». (1)
Бенуа пишет свою брошюру просто и компактно, точно так же как Шмитт повествует о земле и море, посвящая свой рассказ дочери Аниме. Однако разница между этими двумя в простых словах написанными небольшими книжками заключается в том, что Бенуа включает в свой анализ широкий спектр публикаций Шмитта, в том числе его фундаментальный трактат «Номос Земли» (1950). Это помогает ему проследить дуалистический характер мирового противостояния суши и моря, исходя из представлений сегодняшнего дня, лишний раз доказывая актуальность интеллектуального наследия Шмитта.
Как всегда, в том числе в вопросе о мировом развитии, Шмитт обращается к «сути вещей» и возвращается к греческому слову Номос, «которое обосновывает все последующие критерии измерения, в том числе первоначальный захват земли, представляющий собой форму первого размежевания и первой классификации пространства, ее первичного разделения и распределения». Значение этого слова в его «изначальном, пространственном смысле» очень важно для Шмитта, поскольку оно лучше всего подходит для того, чтобы «довести до сознания фундаментальный процесс, объединяющий в себе локализацию и порядок». Шмитт ставит перед собой задачу «вернуть этому слову его первоначальную силу и величие, хотя с течением времени и даже в самой в античности оно утратило свой первоначальный смысл и в конце концов превратилось в бессодержательное всеобщее обозначение любых каким-либо образом установленных или изданных нормативных правил и предписаний». В таком употреблении слова Шмитт видел «злоупотребление нормами и законодательными актами», проявившее себя уже в XX веке. (2)
Таким образом, термин «номос» играет центральную роль в построении Шмиттом всемирной истории. Он пишет: «Пока мировая история еще не завершена, то есть открыта и находится в движении, пока обстоятельства мирового развития еще четко не зафиксированы и не окаменели навечно, пока, другими словами, у людей и народов еще есть будущее, а не только прошлое, — то во всех новых проявлениях всемирно-исторических событий всегда будет возникать вопрос о новом Номосе земли». (3)
В своем «изначальном, пространственном смысле» Номос означает «брать, делить, пасти», что происходит от древнегреческого слова nemein. В кратком варианте это выглядит так: «Nemein — это, во-первых, то же самое, что брать. Следовательно, Nomos означает, во-первых: захват…. Сначала этот термин использовался для обозначения захвата земель, позднее также для захвата моря, что часто упоминается в нашей мировой истории, а в промышленном секторе — для захвата промышленности, т.е. захвата средств промышленного производства. Nemein означает, во-вторых, делить и распределять то, что было захвачено. Таким образом, Номос — это, во-вторых, фундаментальное разделение и распределение земли и основанная на нем система собственности. Третье значение — это пастьба, т.е. использование, обработка и эксплуатация земли, полученной в результате раздела, производства и потребления. «Захват-распределение-использование» — таковы три основополагающих, следующих друг за другом понятия каждого конкретного порядка». (4)
Это приводит к одному из центральных тезисов Шмитта, который гласит: «Каждый основной порядок — это пространственный порядок. Можно говорить о конституции страны или части мира как о ее основном порядке, ее Номосе. Итак, истинный, действительный основной порядок в своей сущностной основе опирается на определенные пространственные границы и демаркации, на определенные размеры и определенное распределение земли». (5)
Отсюда Бенуа делает достаточно понятный вывод о всемирно-историческом значении слова Номос: «Номос, таким образом, не закон — вот почему нельзя перевести этот термин на латинский lex, не исказив его, — а условие, при котором закон вообще может появиться. Это есть ‚конституирующее историческое событие, акт легитимности, придающий простому закону смысл легальности‘». (6)
Шмитт связывает первый и до сих пор действующий Номос Земли с планетарной революцией пространства, которая после открытия Америки коренным образом изменила представления человека о пространстве и его существовании. Это была эпоха великого завоевания земель в Новом Свете, которая заложила основы трех базовых принципов нового миропорядка, а именно захват, распределение и использование, и определила номос Земли на последующие несколько веков. Шмитт пишет: «В то время как на береговой стороне исторического свершения с большим размахом шел процесс захвата новых земель, на море завершилась другая, не менее важная часть нового передела нашей планеты. Это происходило посредством английского захвата моря — как результат общеевропейского пробуждения данной эпохи. Им определена основная линия первого планетарного упорядочения пространства, сущность которого состояла в отделении земли от моря. Земная твердь принадлежало отныне дюжине суверенных государств, море же принадлежало всем или, наконец, в действительности лишь одному государству: Англии. Устроение земной тверди, суши состоит в том, что она была поделена на территории государств; открытое море, напротив, было свободным, то есть свободным от государственных образований и не подчиненное никакому территориальному верховенству. Таковы были решающие факты устроения пространства, на основании которых развивалось христианское европейское международное право трех последних столетий. Это был основной закон, Номос земли этой эпохи. (8)
В одном из абзацев книги Земля и море, который с удовольствием цитирует и Бенуа, Шмитт объясняет, в чем состоит суть революции пространства. Он пишет: «Каждый раз, когда в результате наступления новых исторических сил и высвобождения новой энергии перед взором человечества возникают новые земли и моря, меняется также и историческое представление о пространстве. В этом случае возникают новые масштабы и измерения политико-исторической деятельности, новые науки, новый порядок, новая жизнь новых или вновь возрождающихся народов. Расширение может быть настолько глубоким и удивительным, что меняются не только система измерения и ее масштабы, не только внешние горизонты человечества, но и само понятие пространства. Тогда можно говорить о революции пространства.» (9)
Уже тогда, в 1942 году, когда Шмитт рассказывал своей дочери Аниме о взаимоотношениях между сушей и морем, он видел признаки глобальных изменений, которые неумолимо и безвозвратно ведут к появлению нового Номоса Земли. С присущим ему оптимизмом он пишет: «Многие увидят в этом только смерть и разрушения. Некоторые поверять в то, что наступает конец света. В действительности же мы будем наблюдать лишь конец прежних отношений между сушей и морем. Но человеческий страх перед новым часто бывает так же велик, как и страх перед пустотой, даже если новое — это всего лишь преодоление пустоты. Поэтому многие видят бессмысленный беспорядок там, где на самом деле происходит поиск смысла нового порядка. Старый Номос, конечно, исчезнет, а вместе с ним и система традиционных измерений, норм и взаимоотношений. Но грядущее — это вовсе не отсутствие системы измерения или враждебное Номосу небытие. На самом деле в ожесточенной борьбе старых и новых сил возникает новая, более справедливая система измерений, формируя ее осмысленные пропорции.» (10)
Именно сегодня, после окончания Холодной войны, когда условия мироустройства кардинально меняются, концепция мирового развития Шмитта приобретает особую значимость. С одной стороны, пока еще не ясно, как в будущем будет устроен мировой порядок: спор между логикой единственной сверхдержавы Америки, описанной Бжезинским, и логикой многополярного мира, представленной Хантингтоном, еще не завершен окончательно. Страх человека перед неопределенным будущим вновь, как и в разгар Второй мировой войны, приобретает массовый характер. Новый порядок безопасности еще не получил своего исторического подтверждения, как это было после Вестфальского мира (1648 год), Венского конгресса (1815 год), Версальского мирного договора (1919 год) и Ялтинской конференции (1945 год). Также и контуры новой революции пространства, которая сегодня, как и в 16-ом веке, приобретает планетарный характер, еще не до конца обозначены.
С другой стороны, вновь обостряется фундаментальный вопрос, поставленный Шмиттом в связи с дальнейшим развитием мира, а именно «созрела ли планета для глобальной монополии одной державы, или плюрализм организованных, сосуществующих больших территорий, сфер вмешательства и культурных образований будет определять новое международное право Земли». Сам Шмитт скептически относился к перспективе создания единого мирового государства. Бенуа приводит в качестве примера удивительное по своей прозорливости замечание Шмитта, высказанное им в 1952 году, которое гласит: «Если бы для нас сегодня не существовало иного взгляда на историю, кроме философской программы последних двух столетий, то вопрос о единстве мира действительно был бы давно решен. Тогда и двойственность сегодняшней мировой ситуации могла стать ничем иным, как переходом к планетарному единству на чисто технической основе. … Я в это не верю. … Но как планета остается больше, чем дилемма дуалистического вопроса, так и история остается сильнее любой философии истории, и поэтому я рассматриваю нынешнюю двойственность мира не как предварительную стадию перед его единством, а как переход к новому многообразию». (10)
Бенуа добавляет: «Распад советской системы, неудачная попытка США установить «новый мировой порядок», возрастающее значение развивающихся стран, возрождение Китая, России и Индии подтверждают это пророчество». (11)
Тем более важен оптимизм Шмитта, с которым он конструирует мировое развитие. Его достаточно простое повествование об отношениях земли и моря, дополненное не более сложными рассуждениями Бенуа, побуждает задуматься о будущем мира, не утопая при этом в чисто научном дискурсе. Ниже представлена именно такая попытка.
1. Benoist, Alain de: Carl Schmitts „Land und Meer“, Verlag Antaios – Schnellroda, 2019, S. 16-17, 23-24.
2. Schmitt, Carl: Der Nomos der Erde im Völkerrecht des Jus Publicum Europaeum, Duncker&Humbolt GmbH, Berlin, 5. Auflage 2011,S. 36.
3. Ebenda, S. 48.
4. Schmitt, Carl: Land und Meer, Duncker & Humbolt, Berlin, Dritte Auflage, 1968, S. 71.
5. Ebenda, S. 71.
6. Benoist, Alain de: Carl Schmitts „Land und Meer“, S. 59-60.
7. Schmitt, Carl: Land und Meer, S. 86.
8. Ebenda, S. 56-57.
9. Ebenda, S. 107.
10. Benoist, Alain de: Carl Schmitts „Land und Meer“, S. 68.
11. Ebenda, S, 68-69.
При переводе на русский язык частично использованы понятия и смысловые интерпретации текстов Шмитта из книги «Карл Шмитт, Номос Земли в праве народов Jus Publikum Europaeum“, Санкт-Петербург ,ВЛАДИМИР ДАЛЬ, 2008, со стр. 573.