Эскалация конфликта на Украине — это провал международного права

Снова и снова говорят об агрессивной войне России против Украины в нарушение международного права, не беря на себя труд хоть как-то объяснить эти два совершенно разных понятия — агрессия и война. Между тем, акт агрессии — это еще не война, которая может перерасти в тотальную войну на уничтожение. Тем самым принижается роль международного права, высшая цель которого состоит в том, чтобы как можно скорее остановить агрессию, чтобы избежать дальнейшей эскалации войны.

«Сдерживание, а не отмена войны было до сих пор настоящим успехом права, единственным достижением международного права», — писал известный немецкий философ-правовед Карл Шмитт в своей фундаментальной работе «Номос Земли» (1950), в которой он рассматривает развитие международного права со времен античности. Это было высшим искусством Европейского международного публичного права, Jus Publicum Europaeum, положившего конец междоусобным религиозным и гражданским войнам Средневековья и создавшего эффективные правовые инструменты для сдерживания войн в Европе в период с 17-го по 20-й век. После Первой мировой войны Jus Publicum Europaeum распалось, а вместе с ним ушло и искусство сдерживания войн. Это привело к началу Второй мировой войны. После ее окончания функцию сдерживания войн взял на себя Совет Безопасности ООН, обладающий правом вето. Военный баланс сил между США и СССР исключал прямое военное столкновение между двумя ядерными сверхдержавами, спасая мир от разжигания новой мировой войны.

Но после распада Советского Союза США вновь, как и сто лет назад, взяли на себя роль судьи в разрешении всех глобальных конфликтов и войн. Биполярный миропорядок, созданный после Второй мировой войны, был поставлен под сомнение, а на его место Запад под руководством США предпринял попытку создать новый, основанный на правилах миропорядок, который бы соответствовал его новому статусу кво как победителя в Холодной войне. Но главный вопрос заключается в том, способен ли этот порядок сдерживать войны, чтобы защитить мир от новой войны на уничтожение.

Темы статьи: Когда о войне говорят политика, юристы молчат / Утраченный дискурс / Изменение смысла войны / Американский идеал отмены войны / Криминализация войны / Акт агрессии и агрессивная война / Главное послание Шмитта всему человечеству / Упущенные возможности для установления мира / Порядок, основанный на правилах, или неделимая безопасность? / Совет Безопасности ООН и право вето / Первая национальная Стратегия безопасности Германии

Когда о войне говорят политика, юристы молчат

Сегодня не специалисты по государственному или международному праву, а политики определяют, кто является агрессором и военным преступником, кто виноват в украинском конфликте и т.д. В условиях тотальной политизации украинского конфликта все попытки разобраться в правовых понятиях о войне теряются в общем остракизме России как агрессора.

Примером тому может служить статья профессора уголовного права и философии права Райнхарда Меркеля в газете FAZ под названием «Холодная ирония истории», опубликованная 8 апреля 2014 года, то есть сразу после выхода Крыма из состава Украины. Меркель пишет: «Аннексировала ли Россия Крым? Нет. Был ли референдум в Крыму и его выход из состава Украины незаконным с точки зрения международного права? Нет. Так было ли это законным? Нет; все это нарушило украинскую конституцию, но это не является вопросом международного права. Но разве Россия не должна была отказаться от присоединения Крыма из-за такого конституционного нарушения? Нет; украинская конституция не обязывает Россию ее придерживаться. Так соответствовали ли действия России нормам международного права? Нет; в любом случае ее военное присутствие в Крыму, то есть за пределами своей территории, противоречило международному праву. Не следует ли из этого, что отделение Крыма, ставшее возможным благодаря такому военному присутствию, было недействительным, а его последующее присоединение к России — не более чем замаскированная аннексия? Нет.»(1)

Так просто и понятно с правовой точки зрения. Но официальные заявления западных правительств, подчеркивает Меркель, носят иной характер. Он пишет: «Если им верить, то по международному праву Россия сделала в Крыму то же самое, что Саддам Хусейн сделал в Кувейте в 1991 году: военным путем конфисковала чужую территорию и присоединила ее к своей. Аннексия в то время, как помнится, привела к массированному военному удару по Ираку. Был бы такой удар, невзирая на то, что это было невозможно по политическим мотивам, оправдан и в отношении сегодняшней России? Конечно же, нет». Далее Меркель подробно объясняет, почему сецессия, выход Крыма из состава Украина, проведенный там референдум и присоединение крымского полуострова к России не являются аннексией, и обвиняет немецкую политику в путанице при использовании основных понятий международного права.

Но попытка Меркель придать истинное юридическое значение тем терминам, которые столь охотно употребляют политики, не была услышана в Германии. До сих пор все говорят о присоединении Крымского полуострова к России не иначе как об аннексии, а обсуждение «крымского дела» не выходит за рамки политического морализаторства, о чем свидетельствует, например, FAZ-статья политического философа Даррела Мёллендорфа «Жертва не несет никакой ответственности за военное преступление». Он считает оценку Меркель ситуации на Украине ошибочной и задается вопросом: «Когда возникает моральный долг выйти из войны?», а если войну необходимо прекратить, то «как это сделать с точки зрения морали?». (2)

То, что политика и мораль не являются хорошими советчиками в больших вопросах международного права и войны, давно известно. Типичным примером тому служит война на Украине.

Утраченный дискурс

Что на самом деле представляет собой агрессивная война? Кто является агрессором, а кто — защитником? Что является причиной войны? Что отличает российскую спецоперацию на Украине от американских спецопераций в Югославии, Ираке, Сирии, Ливии, Афганистане? Кто обладает правом толкования законов? И т. д. Существует множество вопросов, связанных с украинским конфликтом, где роль правоведов особенно важна. Их задача — разъяснять правовые вопросы, чтобы предотвратить принятие опасных решений, продиктованных только эмоциями. Однако бесконечные речи об «аннексии» Крыма и агрессивной войне России доказывают как раз обратное.

И в этом есть своя логика. Публичная, широкая дискуссия в Германии, поддерживаемая официальной политикой, не может состояться без Карла Шмитта. Однако его аргументация по вопросам войны, и особенно по вопросу справедливой войны, является ядом для доминирующих на международной арене и находящихся под сильным американским влиянием представлений о войне, мире и мировом порядке. Особенно это касается академической среды, где Карл Шмитт характеризуется как противник, если не враг, западной демократии. Соответственно, он продолжает оставаться неудобным оппонентом для официальной политики. Например, сайт «Gegneranalyse» относит его к числу наиболее опасных политических представителей антилиберального мышления. Проектом руководит Центр либеральной современности (LibMod) при финансировании Федерального министерства по делам семьи, пожилых граждан, женщин и молодёжи Германии (BMFSFJ) и при поддержке Федерального агентства по гражданскому образованию (bpb) и федеральной программы «Жить в демократии» (Demokratie leben). (3)

Неудивительно, что интеллектуальное наследие Шмитта воспринимается в Германии крайне негативно. На вопрос «Карл Шмитт сегодня» на немецком языке Googel спешит ответить: «Сегодня многие отвергают Шмитта за то, что он выступал за национал-социализм, был противником парламентской демократии и либерализма, представляет собой »прототип бессовестного ученого, который служил любому правительству, если это было выгодно его собственной карьере«». И это в то время, когда интерес к учению Шмитта по всему миру приобретает буквально взрывной характер. Это было бы невозможно, если бы его рассуждения о войне и мире, о демократии и мировом развитии, о государстве и международном праве не прошли проверку временем.

В связи с большой путаницей в основных понятиях международного права полезно еще раз вернуться к аргументам Шмитта по вопросам войны и мира (подробнее здесь), которые он осветил в своей работе «Номос Земли».

Изменение смысла войны

Большое значение сегодня имеет основательное исследование Шмиттом изменения смысла войны в ходе Первой мировой войны. Первые признаки такого изменения он находит уже в Версальском мирном договоре 1919 года, когда державы-победительницы, Франция и Англия, пытались сделать побежденный Германский рейх единственно виновным в войне. Коллективная вина (Kollektivschuld), которую в Jus Publicum Europaeum, безусловно, должны были нести все участники войны, была заменена конкретизацией военного преступления (Kriegsverbrechen), независимо от выяснения вопроса о том, кто собственно был виновником войны, независимо от протестов германской стороны и широко распространенного мнения, включая мнение американского президента В. Вильсона, что вину за Первую мировую войну должна нести вся Европа.

Теперь не равенство суверенных государств становится формальной точкой отсчета для определения того, что является справедливой войной, а авторитет держав-победительниц, который берет на себя право решать, что является справедливостью в войне и кто является военным преступником.

Американский идеал отмены войны

Наибольший вклад в изменение смысла войны, по мнению Шмитта, внесли Соединенные Штаты с их попыткой отменить войну как таковую, чисто в американской традиции outlawry of war, которая объявляет войну вне закона, осуждает все войны как таковые и объявляет американский континент, в отличие от погрязшей в войнах Европы, идеалом свободы и мира. Именно американские делегаты после окончания Первой мировой войны в ходе обсуждений на Парижских конференциях призывали к наказанию глав государств, объявляя агрессивную войну несправедливостью и моральным преступление против человечества. Отмена всех войн (Abschaffung des Krieges), что первоначально воспринималось как идеал свободы и мира на американском континенте, должна была теперь заменить практику сдерживания войны (Hegung des Krieges), хорошо зарекомендовавшей себя в Jus Publicum Europaeum. После ряда американских доктрин и особенно Пакта Бриана- Келлога 1928 года принцип запрет войны вошел в основу национальной политики Америки. Не сдерживание, а отмена войны как правовой институт должна была теперь стать новой международно-правовой конструкцией мира во всем мире, которую активно продвигали американские делегаты в Лиге наций. (4)

Тем не менее Лиге наций так и не удалось создать свою собственную систему предотвращения войн и предотвратить Вторую, еще более опустошительную мировую войну. Шмитт указывает на внутреннюю проблему отмены войны как модели международного права. Речь идет о переносе основных проблем войны из компетенции правосудия в сферу политики и морали. По мнению Шмитта, для каждого европейского государственного деятеля и каждого европейского гражданина в то время было очевидным, что вопрос об отмене войны по существу являются вопросами разоружения и обеспечения безопасности. Но это скорее политические и моральные вопросы, чем юридические. Это означает, что важнейшие проблемы войны — это поле деятельности не только юристов, но и широких масс населения, которые, однако, воспринимают юридические концепции войны как нечто искусственное, формальное и даже как демагогию, направленную на то, чтобы отвлечь общественное мнение от насущных проблем войны и мира. В результате важнейшие правовые вопросы, такие как правомерность войны или ее причина, остаются вне рассмотрения. (5)

Известно, что эмоциональное восприятие войны намного сильнее любых рассуждений о справедливости войны и всех других юридических формальностей. Перенос основных вопросов войны в сферу политики и морали означает, таким образом, возрастание роли общественного мнения, которое, в свою очередь, находится под сильным влиянием СМИ, манипулируемые в значительной степени властями. В принципе, это секрет Полишинеля: с момента изобретения печатного станка СМИ стали неотъемлемой частью всех войн, революций и конфликтов. Сегодня, в условиях тотальной политизации всех сфер общественной жизни — от спорта, медицины и культуры до экономики, образования и научных исследований, — это звучит как еще одно предупреждение Шмитта: если юриспруденция уступит место политике, то будет война.

Криминализация войны

Перед началом Первой мировой войны приобретает большую популярность средневековая доктрина справедливой войны, в частности лекции богослова Франсиско де Витория, относящиеся ко времени первой Конкисты и получившие большую известность благодаря своей исключительной беспристрастности, объективности и нейтральности. Особую роль в популяризации Витория сыграли американские юристы и политики. В одном из своих заявлений американское правительство даже провозгласило возврат к старым и здоровым представлениям о войне. Но Шмитта считал современную интерпретацию средневековой доктрины справедливой войны серьезным искажением аргументации Витория. Средневековое учение все же признавало в нехристианских противниках равноправных соперников и не отменяло концепцию войны как таковой. «В противоположность этому, — подчеркивает Шмитт, — современная теория справедливой войны была направлена именно на дискриминацию противника, который ведет несправедливую войну. Сама война становится преступлением в уголовном смысле этого слова. Агрессор объявляется преступником в самом прямом уголовном смысле этого слова; он объявляется вне закона, как пират». (6)

Здесь вступает в действие логика американского идеала отмены войны. После того как война для одной из сторон превращается в карательное действие в смысле современного уголовного права, враг с другой стороны перестает быть признанным противником. Против него ведется уже не война и тем более не мероприятие в рамках борьбы, например, с пиратами, которые являются врагами совершенно в другом, не связанным с международным правом смысле. Враг на другой стороне совершил преступление в уголовном смысле, он уличен в развязывании войны. Следовательно, действия против него — это больше не война с ним и тем более не объявление полицейской борьбы против гангстеров; действия против врага превращаются в карательную экспедицию, а в конечном счете, при современной трансформации уголовного права в борьбу с нарушителями общественного спокойствия, в мероприятие против какого-нибудь смутьяна или нарушителя спокойствия, при использовании всех возможных технических средств для его устранения. «Война отменена, но только потому, что враги на другой стороне больше не признаются равными с моральной и правовой точки зрения.» (7)

Отмена войны и криминализация войны становятся двумя сторонами одной медали: одно предполагает другое. И то, и другое — отмена и криминализация войны — ставят политику и мораль выше международного права и препятствуют, даже сознательно, прояснению в общественном мнении основополагающих вопросов о войне. Шмитт указывает на две истины: «Во-первых, задача международного права состоит в том, чтобы предотвратить войну на истребление, то есть избежать такую войну, если она приближается, и, во-вторых, отмена войны без реального ее сдерживания приводит лишь к новым, возможно, еще более ужасным видам войны, возврату гражданских войн и другим видам истребительных войн». Он утверждает: «Сдерживание, а не отмена войны было до сих пор настоящим успехом права, единственным достижением международного права». (8)

Акт агрессии и агрессивная война

По мнению Шмитта, в 1920-1924 годах Лигой наций было предпринято немало попыток укрепить систему сдерживания войн. Однако согласия относительно того, что считать нападением, агрессивной войной и, в частности, что является международным преступлением, так и не было достигнуто. Женевский протокол от 2 октября 1924 года действительно содержит предложение о том, «что агрессивная война является международным преступлением», но, по словам Шмитта, ни один из проектов Протокола не был совершенен. Да и сам протокол так и не вступил в силу: он провалился в результате сопротивления Великобритании, из-за соображений, что формальное определение агрессии не способно решить главный вопрос: служит ли военная акция оборонительным целям или нет. (9)

Здесь особенно важно различать акт агрессии от агрессивной войны. По мнению Шмитта, это лишь на первый взгляд кажется искусственным и формальным. Он пишет: «Любая война, даже агрессивная, обычно является вторичным процессом, войной двух сторон. Акт агрессии, напротив, является односторонним актом. Вопрос о справедливой или несправедливой войне, включая агрессивную войну, в целом означает нечто совершенно иное, чем вопрос о справедливости или несправедливости конкретного акта агрессии, независимо от того, ведет ли этот акт агрессии к войне или все же будет вовремя остановлен. Нападение или защита — это не абсолютные, моральные понятия, а процессы, которые зависят от ситуации.» (10)

Это означает, что объявление агрессивной войны преступлением в принципе отличается от реакции на акт агрессии, например, когда одна из сторон произвела первый выстрел. В первом случае автора, исполнителя или виновника войны невозможно четко определить, в то время как во втором случае остается надежда на то, что дальнейшее разжигание агрессивной войны будет приостановлено. По мнению Шмитта, ограничение акта агрессии целесообразно и даже необходимо именно для того, чтобы избежать поиска ответа на трудный вопрос о justa causa, то есть о том, кто виноват в начале войны и для кого она справедливая. Внешний и формальный характер такого метода разрешения конфликта необходим для того, чтобы как можно быстрее остановить акт агрессии и дальнейшее применение силы, с тем, чтобы избежать начала самой агрессивной войны. (11)

Главное послание Шмитта всему человечеству

В криминализации войны Шмитт видел главную опасность для мира во всем мире. Любая война — справедливая или несправедливая — зависит от оружия. Техническое развитие средств уничтожения в корне меняет характер войны. Шмитт наблюдал это на примере англо-американских бомбардировок немецких городов. Война с воздуха носит характер истребления, потому что бомбардировка с воздуха несет с собой только истребление.

С 1945 года, после того как США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, этот вопрос является важнейшим вопросом мира во всем мире: Тот, кто обладает превосходством в ядерных, а сегодня и в современных обычных вооружениях, может претендовать на то, чтобы в соответствии со своим статус-кво и авторитетом самостоятельно решать, что справедливо, а что несправедливо, кто является военным преступником и т.д., чисто в смысле современной теории справедливой войны.

С 1989 года эту претензию переняли на себя США. Америка стала относиться к своим противникам не как к признанным врагам, а как к уголовным преступникам, против которых ведется не война, а карательные акции, именуемые спецоперациями с громкими названиями: Allied Force в Югославии в 1999 году, Iraqi Freedom в Ираке в 2003 году и Odyssey Dawn в Ливии в 2011 году.

Дискриминация путинской России, начавшаяся задолго до украинского кризиса, не оставляет никаких сомнений в том, что криминализация войны идет полным ходом. Российской Федерации отказано в праве считаться справедливым противником. Теперь не бывшие равные соперники в вопросе мировой безопасности, а США и их союзники единолично решают, что хорошо, а что плохо для мира во всем мире. Различие между агрессией и обороной брошены в топку «справедливой войны», которую западная цивилизация ведет против нецивилизованного мира, устанавливая порядок, основанный на правилах. Дебаты о том, кто в действительности должен нести ответственность за разжигание конфликта на Украине, пресекаются на корню, не говоря уже попытках мирного разрешения конфликта.

Именно от такого развития событий предостерегал Шмитт в своей работе «Номос Земли». В борьбе с противником, дискриминируемым как преступник, справедливой стороне разрешается использовать любые средства. Такова логика криминализации войны, которая значительно повышает риски возможного перехода от справедливой к абсолютно разрушительной войне. Сегодня это означает ядерную войну.

Упущенные возможности для установления мира

Существует множество исследований и конкретных доказательств того, что политика Запада, прежде всего США как победителя в «холодной войне», последовательно отказывалась предотвратить эскалацию украинского конфликта. Примером может служить статья «Закончить войну миром, достигнутым путем переговоров» в Berliner Zeitung от 9 сентября 2023 года, написанная профессорами Петером Брандтом, Хайо Функе, Хорстом Тельчиком и генералом в отставке Харальдом Куятом. Они убеждают читателя в том, что мир возможен, и показывают путь выхода из кризисной ситуации, состоящий из трех шагов. (12)

Но дело не только в геополитических интересах Америки при построении однополярного мира. Вызов, с которым сталкиваются США, гораздо серьезнее, чем опасность появления в Евразии сильного противника в лице России. Идеал отмены войны заставляет США дискриминировать всех потенциальных противников, переводя их в разряд преступников, с которыми переговоры уже невозможны. Россия стала первой жертвой такой политики, причем практически сразу после распада Советского Союза.

Согласно этой логике, за Россией должен последовать сначала Китай, а затем и другие потенциальные противники американских гегемонистских притязаний. Список противников, которых предстоит дискриминировать, может быть бесконечным. При этом речь идет не только о конкретном государстве — понятие противника гораздо шире. Таким образом, Запад загоняет себя в тупик исторического развития, где, возможно, вновь полезно вспомнить Карла Шмитта. Хорошо известна, например, его дилемма, связанная с дальнейшим развитием мирового порядка:

Его вопросы о дальнейшем развитии мира хорошо известны: «Развитие планеты уже давно привело к явной дилемме между универсализмом и плюрализмом, между монополией и полиполией, а именно к вопросу о том, созрела ли планета для глобальной монополии одной державы или новое международное право Земли будет определяться плюрализмом упорядоченных в себе самих, сосуществующих друг с другом крупных регионов, сфер влияния и культурных ареалов». (13)

Фактически речь идет о двух логиках развития современного мироустройства: однополярного или многополярного мир. Карл Шмитт скептически относился к переходу к планетарному единству. В 1952 году он написал: «Если бы сегодня не существовало иного взгляда на историю, кроме философской программы последних двух столетий, то вопрос о единстве мира действительно был бы давно решен. Тогда и двойственность нынешней мировой ситуации могла быть ничем иным, как чисто техническим переходом к планетарному единству. … Я в это не верю. … Поскольку земля больше чем дилемма, связанная с дуалистической постановкой вопроса, так и история сильнее всякой философии истории, а потому нынешняя двойственность мира означает для меня не предварительный этап перехода к единству мира, а переход к новому разнообразию». (14)

Порядок, основанный на правилах, или неделимая безопасность?

Упорство, с которым западные правительства отказываются вести серьезные переговоры с Россией по вопросам безопасности, не оставляет сомнений в том, что развязывание войны на Украине было не только нужно американской стороне, но и необходимо, чтобы в 21-м веке навязать миру свой новый мировой порядок в соответствии собственным видением. Речь идет не о деталях соглашений, которые всегда можно обсудить и найти компромисс, а о принципиальном неприятии российских озабоченностей как неприемлемого требования.

Не менее важны и попытки России возродить осознание коллективной вины и общей политической ответственности. Это осознание присутствовало в годы «Холодной войны» и привело к подписанию важных мирных договоров, не все из которых, впрочем, дожили до конца «Холодной войны».

Таким образом, Россия отстаивает принцип неделимой безопасности в противовес порядку, основанному на правилах. Идея, лежащая в основе этого принципа, проста и желательна: безопасность одних государств не должна основываться за счет ущемления безопасности других. По сути, это старый вопрос о справедливости войны, когда агрессия и оборона должны лежать на одной чаше весов, а ответственность за войну должны нести все ее участники. Этот принцип может также усилить признание противника как равного соперника, поскольку предусматривает равное участие всех государств в формировании порядка безопасности. Иными словами, все государства должны быть равны в вопросах неделимой безопасности, без разделения на «справедливых» и «несправедливых» врагов.

До конца 19-го века европейская безопасность априори была неделимой. В период между войнами (1918-1939 годы) мировые державы, а также Лига наций, стремились установить мир посредством договоров и конференций, не соблюдая, однако, принцип неделимой безопасности. В результате европейские государства вынуждены были искать способ обеспечения своей безопасности самостоятельно. В 1934 году Германия и Польша подписали пакт о ненападении, известный как пакт Пилсудского-Гитлера. 1938 году Германия, Англия, Франция и Италия подписали Мюнхенское соглашение, которое привело к распаду Чехословакии и получило свое собственное имя как англо-французская политика умиротворения (Appeasement-Politik). В 1939 году был подписан германо-советский пакт о ненападении, известный как пакт Молотова-Риббентропа. И т. д. Старый принцип неделимой безопасности Jus Publicum Europaeum потерял свою миротворческую силу.

Лишь после Второй мировой войны удалось вернуться к вопросу о единой и неделимой безопасности, но теперь уже в виде права вето в Совете безопасности ООН. Эпоха Холодной войны изобиловала различными конфликтами и региональными войнами, но все они проходили в рамках глобального противостояния Америки и Советского Союза, где агрессия с одной стороны подразумевала оборону с другой стороны, и наоборот. Таким образом, неделимая безопасность регулировалась военно-ядерным балансом между США и Советским Союзом: обе сверхдержавы делили весь мир на сферы своего влияния, которые не всегда были четко разграничены, как, например, в Европе, тем не менее баланс сил заставлял США и СССР учитывать в международных конфликтах интересы противника. Игнорирование принципа неделимой безопасности в условиях существования ядерного баланса — это был гарантированный путь к очередной войне на уничтожение, что едва не произошло во время Карибского кризиса.

Таким образом, принцип неделимой безопасности стал основой системы биполярного мира: никто не хотел рисковать перспективой неконтролируемой эскалации. Ядерный баланс биполярного мира автоматически делал мировую безопасность неделимой. Но после 1989/90 года этот принцип вновь утратил свою силу, а именно в результате нарушения мирового баланса сил между двумя сверхдержавами. НАТО стала претендовать на то, чтобы единолично определять европейскую и мировую безопасность. Это вполне согласовалось с логикой единоличного американского доминирования, приведшего к отмене части мирных договоров, подписанных во время Холодной войны.

Конечно, Россия рассматривает свое исключение из системы безопасности и особенно в связи с расширением НАТО на Восток как прямую угрозу собственным национальным интересам. Вступление Украины и Грузии в НАТО уже давно объявлено Россией в качестве «красной черты». В этой ситуации признание принципа неделимой безопасности стало бы шагом к большей справедливости в вопросе общей планетарной безопасности. Такой принцип мог бы стать эффективной формулой сдерживания войн, если бы коллективный Запад не имел намерения обязательно построить однородный однополярный мир. Поэтому неудивительно, что любая российская инициатива по реализации принципа неделимой безопасности наталкивается на стену неприятия, хотя даже в Хартии европейской безопасности 1999 года записано, что она будет прилагать усилия для решения общих проблем безопасности всех государств-участников, а также будет продвигать концепцию ОБСЕ по всеобъемлющей и неделимой безопасности в военно-политических вопросах. Организованная в декабре 2009 года Инициатива евроатлантической безопасности (EASI) пошла еще дальше: она заявила, что «Европа не может быть в безопасности, если Россия не будет участвовать в решении ключевых вопросов архитектуры европейской безопасности». (15)

Совет Безопасности ООН и право вето

Можно с уверенностью сказать, что ООН стоит на стороне формулы Шмитта по сдерживанию войны как основы мира во всем мире. Об этом говорится уже в первой статье Устава ООН: «Организация Объединенных Наций преследует Цели: 1. Поддерживать международный мир и безопасность и с этой целью принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру …» При этом право вето в Совете Безопасности стало важнейшим инструментом сдерживания войны. Это закреплено в статье 51 Устава: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на Члена Организации, до тех пор пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности». (16)

Ключевое слово здесь «Совет Безопасности». Можно сказать, что в годы «Холодной войны» вето стало важнейшим инструментом не отмены войны, а ее сдерживания. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на список наложенных вето с 1946 по 2017 год. С 1946 по 1969 год СССР использовал Право вето чаще всего, но с 1970 по 1991 год, когда Советский Союз получил поддержку большинства членов в ООН, чаще всего использовали Право вето США, Франция и Великобритания. Военный и особенно ядерный баланс между двумя сверхдержавами был гарантом сдерживания войны. (17)

Естественно, после распада Советского Союза Правом вето чаще стали пользоваться Россия и Китай. С 1989/90 годов, когда Запад, как победитель в Холодной войне, начал искать новую формулу мира во всем мире (подобно тому, как он это делал после Первой мировой войны), существующие методы сдерживания войны и особенно право вето стали ему уже обузой. Военные интервенции НАТО без мандата ООН, «войны беспилотников» и «массированные бомбардировки» — прямое тому подтверждение. Не случайно и то, что требования отменить право вето и реформировать Совет Безопасности ООН все громче звучат со стороны западных государств — при активном противодействии России и Китая.

Однако не следует забывать об одном обстоятельстве: ООН, как преемница Лиги наций, избежала участи своей предшественницы только благодаря введению права вето в дополнение к принципу большинства при принятии решений.

Первая национальная Стратегия безопасности Германии

Подавление свободной научной мысли никогда не остается без последствий. В случае с войной на Украине это можно так охарактеризовать: «Ни один немецкий ученый не знает, что происходит в Кремле». Так называлось интервью в Cicero с историком Сандрой Костнер, которая вместе с исследователем миграции Штефаном Люфтом выпустила антологию «Украинская война. Почему Европе нужна новая политика разрядки». «Новая политика разрядки — главная предпосылка мира в Европе и прекращения конфликта на Украине» — таков основной тезис книги. (18)

Но «светофорное» правительство строит Стратегию безопасности Германии на совершенно иной основе. Казалось бы, что первая Стратегия национальной безопасности под названием «Защита. Резилентность. Устойчивость. Интегрированная безопасность для Германии» (июнь 2023 г.) написана во имя мира. Германия хочет «содействовать формированию свободного международного порядка», «для устойчивой жизни в условиях безопасности и свободы», опираясь на мандат Основного закона, который гласит: «Служить миру во всем мире в объединенной Европе». (19) Термин «мир» в различных его вариантах упоминается в документе 44 раза — больше, чем слово «международное право» и другие обычные базовые термины международного права, такие как война, нападение или оборона.

Но трудно искать логику мира там, где ее нет. Внутренняя логика новой Стратегии безопасности основана на идеях, которые мало что общего имеют с ролью Германии как миротворца.

Концепция новой политики безопасности исходит из того, что мир стал многополярным: «Мы живем в эпоху растущей многополярности». Это новый вызов, к которому должна быть адаптирована политика интегрированной безопасности Германии. Многополярность означает, что «появляются новые центры силы», которые стремятся «перестроить существующий международный порядок в соответствии со своей концепцией системного соперничества». Некоторые государства, «сформированные своим представлением о системном соперничестве», стремятся «подорвать этот порядок и тем самым навязать свои ревизионистские представления о сферах влияния». (20)

Поэтому наибольшую угрозу существующему порядку представляет не Запад и не США как победители в Холодной войне, а новые центры силы: «Они рассматривают права человека, свободы и демократическое участие как угрозу своей власти. По отношению к другим государствам они все чаще используют целенаправленные атаки на их свободу как часть гибридных стратегий и пытаются оказывать нелегитимное влияние на политические процессы, общественный дискурс и выборы.» (21)

Здесь нет речи ни о взаимной ответственности, ни о коллективной вине, ни о неделимой безопасности. Сегодняшняя Россия «в обозримом будущем представляет собой наибольшую угрозу миру и безопасности в Евро-Атлантике», поскольку ее жестокая агрессивная война против Украины «бросила фундаментальный вызов европейскому порядку безопасности». За Россией следует Китай, который, с одной стороны, остается важным торговым партнером, но, с другой стороны, является «системным соперником»: «Китай различными способами пытается перестроить существующий международный порядок, основанный на правилах, все более агрессивно претендует на региональное превосходство и при этом постоянно действует вразрез с нашими интересами и ценностями». (22)

Именно угроза извне рассматривается в первой Стратегии национальной безопасности Германии «в первую очередь». Заявив, что «служит миру во всем мире в объединенной Европе», Германия хочет «содействовать формированию свободного международного порядка, основанного на международном праве, Уставе ООН, суверенном равенстве государств, ненасилии, праве народов на самоопределение и всеобщих правах человека». Звучит неплохо, но есть небольшой нюанс. Документ призывает к «свободному международному порядку», но говорит о порядке, основанном на правилах. (23)

Возникает путаница в терминах: Так называемый «порядок, основанный на правилах», бросает вызов именно тому мировому порядку, который был установлен после Второй мировой войны. Прецедент в Косово открыл ящик Пандоры, из которого постоянно поднимается дым нового миропорядка, основанного на правилах. Насколько «свободным» будет этот порядок — другой вопрос, но путаница в понятиях международного права, в контексте Устава ООН, суверенного равенства государств или универсальных прав человека, здесь очевидна. Еще больше вопросов вызывает следующее предложение: «Мы привержены мультилатерализму и укреплению ООН». (24) То, что мультилатерализм в виде таких военных союзов, как НАТО и AUKUS, действительно может укрепить ООН, вызывает большие сомнения.

«Светофорное» правительство очень чувствительно реагирует на угрозу со всех сторон и сползает в позицию резилентности. Это стало новым изобретением политики безопасности, которое показывает, насколько сложным оказалось международное положение Германии. Документ апеллирует к «внутренним силам», чтобы обеспечить «наши ценности», «наши средства к существованию» и «мир в свободе». Но прежде всего речь идет о военной силе. Национальная Стратегия безопасности призывает «наконец-то адекватно оснастить бундесвер», чтобы «он мог и в будущем выполнять свою основную миссию: защищать нашу страну и наших союзников от всех возможных нападений». Через вновь созданный специальный фонд бундесвера Германия внесет в ближайшей перспективе свой «вклад в достижение целей НАТО в размере 2% ВВП». (25)

Слово «резилентность» упоминается в документе 26 раз, слово «бундесвер» — 31 раз, а слово «НАТО» — 33 раза. О стремлении показать «свою силу» говорится даже 154 раза. Мир через силу, особенно через военное превосходство: примерно так можно назвать позицию германского правительства. Ничего нового, если иметь в виду европейскую историю, но совершенно новое для истории Германии после Второй мировой войны. В условиях жесткого противостояния Запада и Востока во времена Холодной войны Европа еше знала двойную стратегию, получившей название «доктрина Хармеля», по имени тогдашнего министра иностранных дел Бельгии Пьера Хармеля. В 1967 году он опубликовал свой доклад о состоянии НАТО, который во многом повлиял на дальнейшую политику европейских государств по отношению к СССР. Согласно этой доктрины, усиление НАТО должно было служить фактором прочного мира: «С одной стороны, через усиление военной мощи в качестве сдерживающего фактора, чтобы четко и бесспорно гарантировать военную безопасность стран-участниц. С другой стороны, в условиях военного равновесия, через установление прочных отношений со странами Варшавского договора, чтобы иметь возможность совместно решать фундаментальные политические вопросы». (26)

Таким образом, военная безопасность и политика разрядки понимались как взаимодополняющие — как сумма обороны и разрядки. Напротив, в современной стратегии безопасности Германии тема разрядки вообще не упоминается: военная мощь должна использоваться только для обеспечения надежного сдерживания и обороноспособности трансатлантического альянса. Слово «сдерживание» упоминается в документе 10 раз. Таким образом, из миротворца на службе мира во всем мире, согласно конституции, Германия должна превратиться в воинствующего защитника западных ценностей и интересов трансатлантического альянса — в качестве лидера новой европейской стратегии безопасности.

Согласно учению Карла Шмитта, это ничто иное как дальнейшая криминализация войны путем дискриминации России, Китая и всех других потенциальных противников. Так называемый » порядок, основанный на правилах», опирается на мораль и политику, путает основные понятия международного права и противоречит основной цели международного права, которая заключается в скорейшем прекращении конфликта с целью предотвращения неминуемой войны на уничтожение.

Вряд ли Шмитт ожидал, что его предупреждение об опасности такого развития событий будет проигнорировано в его собственной стране.

1. https://www.faz.net/aktuell/feuilleton/debatten/die-krim-und-das-voelkerrecht-kuehle-ironie-der-geschichte-12884464.html?printPagedArticle=true#void

2. https://www.faz.net/aktuell/feuilleton/debatten/ukraine-krieg-das-opfer-hat-keine-mitschuld-an-kriegsverbrechen-18605974.html

3. https://gegneranalyse.de/archiv/

4. Carl Schmitt, Der Nomos der Erde im Völkerrecht des Jus Publicum Europaeum, Duncker&Humbolt GmbH, Berlin, 5. Auflage 2011, S. 237, 255,

5. Ebenda, 244-245

6. Ebenda, S. 92-93.

7. Ebenda, S. 94-95.

8. Ebenda, S. 159, 219.

9. Ebenda, S. 201.

10. Ebenda, S. 92-93.

11. Ebenda, S. 244.