Речь, конечно же, не идет о простом копировании лозунга Дональда Трампа Make America Great Again (Сделаем Америку снова великой): идея реанимировать имперские амбиции Германии сегодня может родиться только в головах самых отчаянных реваншистов. Но тогда о какой альтернативе для Германии, стремительно скатывающейся вниз, может тогда идти речь, если это должна быть действительно альтернатива? Ведь заявить, что ты представляешь собой альтернативу тому, что делает сегодня немецкое правительство, недостаточно для того, чтобы тебе поверили избиратели. Люди быстро разочаруются в тебе, если твоя альтернатива окажется всего лишь косметическим улучшением того, что сегодня собой представляет правительство. Также недостаточно назвать три ключевых слова «Россия, здравый смысл и справедливость», чтобы, завоевав симпатии восточных немцев (по примеру Объединения Сары Вагенкнехт), одновременно с этим удовлетворить их требование на альтернативу. Должно быть что-то грандиозное, принципиально отличное от того, что делала Германия все последние десятилетия, введя страну в глубокий экономический и политический кризис. Что именно?
В своей политической программе (апрель-май 2016 года) идеологи АдГ позиционирует себя как либерально-консервативные демократы. Преамбула программы начинается словами: «Мы являемся либералами и консерваторами. Мы свободные граждане нашей страны. Мы убежденные демократы». (1)
Либеральные взгляды партии находят свое отражение прежде всего в принципах свободной торговли, основанных на экономическом здравомыслии и отвергающих всякого рода санкции. Программа гласит: «Главными принципами нашей экономической политики являются собственность, личная ответственность и свободное ценообразование. Международная торговля — основа нашего процветания и мирного сосуществования. Мы считаем экономические санкции в корне неправильными». Это, в свою очередь, порождает необходимость жить в дружбе со всем миром, включая США и Россию, чем, собственно, и славилась Германия в свои лучшие времена: «Холодная война закончилась. США остаются нашим партнером. Россия должна им стать. Поэтому АдГ выступает за прекращение санкций и улучшение отношений с Россией».
Консервативные взгляды партии отражены в ее опоре на традиции: «Мы открыты для всего мира, но хотим быть и оставаться немцами. Мы хотим навсегда сохранить человеческое достоинство, семью с детьми, нашу западную христианскую культуру, наш язык и традиции в мирном, демократическом и суверенном национальном государстве немецкого народа». Особой строкой партия подчеркивает свою приверженность к ценностям традиционной семьи: «Альтернатива для Германии привержена традиционной семье как образцу. Согласно Основному закону, брак и семья по праву находятся под особой защитой государства».
Все это вместе понимается как возврат к традиционным демократическим принципам: «Как свободные граждане, мы выступаем за прямую демократию, разделение властей и верховенство закона, социальную рыночную экономику, солидарность, федерализм, семью и глубокие традиции немецкой культуры». Впрочем, все это приходится отстаивать: «Мы используем все силы для того, чтобы фундаментально обновить нашу страну в духе свободы и демократии, чтобы утвердить эти принципы». С позиций сохранения традиций партия рассматривает и будущее Европы: «После двух революций 1848 и 1989 годов мы выражаем своим гражданским протестом волю к полному национальному единству в условиях свободы и к созданию Европы, в которой суверенные демократические государства мирно объединены на основе принципов самоопределения и добрососедства».
Но консерватизм, либерализм, приверженность к принципам прямой демократии тоже не дают права называть себя альтернативой, как и апелляция к жесткой миграционной политике, защита ведущей культуры от мультикультурализма, приоритет национальных интересов над глобальными проектами и многое другое, что еще совсем недавно было предметом предвыборных требований христианских демократов — до тех пор, пока их консервативные принципы не утонули в политической целесообразности при формировании коалиционных правительств. Также и стремление к хорошим отношениям с соседями, включая Россию, не несет в себе ничего нового. Так что же тогда считать альтернативой?
Обращает на себя внимание то, что в своей программе АдГ опирается не столько на короткую послевоенную историю Германии, сколько на всю ее историю, которая, как и в любой другой стране, не может быть ограничена каким-то конкретным периодом времени. Такое отношение к истории четко выражено в программном документе партии: «Нынешнее сужение немецкой культурной памяти до периода национал-социализма должно быть отменено в пользу более широкого взгляда на историю, включающего также позитивные аспекты немецкой истории, формирующие идентичность немцев».
В общей, а не только в короткой послевоенной истории ФРГ, есть место для гордости за тот вклад, который внесла Германия в развитие мировой культуры, мирового научного и технического прогресса, европейской демократии. В общей, а не в короткой послевоенной истории достойное место занимают и достижения восточных немцев. В этом и состоит, пожалуй, главная причина успеха АдГ в восточных землях. Общая, а не короткая история Германии, на которую опирается партия, дает шанс восточным немцам найти свое достойное место в построении новой Германии, укрепляет их самоосознание, делает их субъектом новой истории.
В общей истории Германии, прерванной в 1945 году, кроется, судя по всему, и основа для будущего единства немецкого общества. Политикам западной Германии, взявших в 1989 году на себя ответственность за построение новой Германии, так и не удалось добиться на этом пути ощутимых успехов. Проамериканский Запад, считающий себя победителем в Холодной войне, так и не смог интегрировать в свою систему бывший просоветский Восток, сделать восточных немцев такими же демократами, какими считают себя западные немцы.
Конец истории, объявленного в 1989 году американским политологом Френсисом Фукуямой, не наступил, попытка построить демократию в объединенной Германии по западному образцу явно провалилась. Появился спрос на альтернативную политику, который и вызвал к жизни протестные движения, мирные демонстрации в Дрездене по понедельникам в рамках движения ПЕГИДА, наконец, альтернативную партию для Германии.
Можно сказать, что логика подлинной альтернативы для Германии как раз и состоит в том, чтобы преодолеть ту логику, которая двигала политику ФРГ после 1945 года, а после мирной гражданской революции в 1989 году — политику Запада на востоке Германии. Задача не из простых, ведь политика Западной Германии долгое время формировалась в рамках трансатлантизма и американской программы «Re-Education«, проникнув глубоко в сознание и мировоззрение западных немцев. Преодолеть логику этих двух рудиментов Холодной войны за короткое время не так-то просто. Поэтому саксонская революция в сентябре 2024 года — это лишь начало долгого пути к новой, альтернативной Германии.
В тени американской программы по перевоспитанию немцев
Программу re-education связывают как правило с перевоспитанием немцев, концентрируя свое внимания на методах воспитания. А именно: «С помощью Программу re-education союзники преследовали цель в послевоенный период освободить Германию от национал-социалистических идей и воспитать ее в демократическом духе. Оккупационные власти использовали образование, средства массовой информации и культуру для построения демократической системы. Перевоспитание было частью денацификации, но с 1949 года оно было оттеснено на задний план в ходе конфликта между Востоком и Западом». (2)
Эксперт по вопросам демократии Пауль Нолте рассматривает программу в более широком контексте. Исходным пунктом для программы стало Потсдамское соглашение (август 1945 года), где были определены принципы политической реорганизации Германии, известные как «четыре Д»: денацификация, демилитаризация, децентрализация (включая декартелизацию экономики) и демократизация.
Была еще одна — пятая позиция «Д», а именно «деиндустриализация» Германии с целью не допустить экономическое возрождение страны. Например, знаменитая «Директива JCS 1067» от апреля 1945 года предписывала оккупационным властям в западной зоне не предпринимать никаких шагов, «которые (а) могут привести к экономическому восстановлению Германии или (б) могут поддержать или укрепить немецкую экономику», за исключением первостепенных целей. (3) Кстати, эта директива не была исполнена: она противоречила бы интересам США в связи с надвигающейся конфронтацией с Советским Союзом.
С четырьмя «Д» ( денацификация, демилитаризация, децентрализация и деиндустриализация) относительно все понятно. Но что означает «демократизация»? Нолте пишет: «В советской зоне инициативу взяла на себе группа коммунистов во главе с Вальтером Ульбрихтом, которая находилась в московской эмиграции. Наконец, под контролем советского руководства 7 октября 1949 года возникла «Германская Демократическая Республика». Она была, по искреннему убеждению многих ее основателей, адекватным демократическим ответом на национал-социализм, берущим свое начало в буржуазном капитализме. В западных зонах тон задавали американцы. Они сосредоточились на демократической программе re-education, на перевоспитании немцев, чтобы они стали демократами в западно-либеральном смысле». (4)
Конечно, не все немцы с энтузиазмом восприняли создание под контролем американцев демократических СМИ, как и долгосрочную проамериканскую культурную политику. «Но, как пишет Нольте, в долгосрочной перспективе западные немцы оказались хорошими учениками, в том числе с точки зрения демократического образа жизни и новых, более раскованных манер». Однако прямое влияние союзников оставалось ограниченным: «Законодательство о государственной службе, система социального обеспечения, федерализм и многое другое в значительной степени оставалось в рамках немецких традиций Германской империи и Веймарской республики», — пишет Нольте, и добавляет: «Поэтому демократия в Федеративной Республике Германии никогда не была американской копией». (5)
Это и не удивительно: Германия всегда было активным участником формирования европейской демократии, причем со своим особым акцентом. Нолте связывает этот особый путь развития немецкой демократии с вечным «Немецким вопросом», непосредственно связанного с поиском Германией своего особого пути. Он пишет: «Сто лет назад люди с гордостью готовы были отметить особенность немецкой культуры, которая отличала ее от «западной» культуры. Уже тогда под этим подразумевались соседи (а также «вечные враги») — Франция, Англия и Соединенные Штаты Америки, то есть страны с демократическим самосознанием и либеральной политической культурой, но которые также были конкурентами Германской империи на мировых рынках и в ее борьбе за место в мировой политике. Их политическая конституция, вся их культура считались поверхностными. Может быть, у них и была «цивилизация», но только у немцев была настоящая культура в глубоком и философском смысле этого слова! Именно так рассуждали профессора и образованные граждане в начале Первой мировой войны, противопоставляя немецкие «Идеи 1914 года» западным «Идеям 1789 года», видя в них огромное превосходство.» (6)
В споре между «Идеями 1789 года» и «Идеями 1914 года» отражается внутренний конфликт между Западом и Востоком, который ощущается и сегодня, после воссоединения Германии. Нолте пишет: «Сравнительно отсталая, сельская, аристократическая, консервативная и милитаристская Пруссия вытеснила более либеральные, городские, гражданские традиции западной Германии». Последствия такого притеснения известны. Согласно Нольте: «Буржуазная революция 1848 года провалилась; вместо единства через свободу двадцать лет спустя произошло единство через «Кровь и Железо», как называл это канцлер Отто фон Бисмарк (1815-1898)». (7)
Многие ученые и историки осуждают этот «особый немецкий путь» и называют его в качестве одной из главных причин провала Веймарской республики и захвата власти национал-социалистами. Собственно, американская программа re-education и должна была навсегда закрыть этот болезненный «немецкий вопрос». Как пишет Нолте: «Тем сильнее было намерение западных союзников ликвидировать недостатки и довести законодательство Германии до своих стандартов». (8)
Особый путь немецкой демократии
Тем не менее Нолте не спешит отдавать западным союзникам пальму первенства в развитии демократии, рьяно взявшихся после Второй мировой войны за перевоспитание немцев. Он пишет: «За прошедшее время такое представление много раз подвергалось изменениям и даже ставилось под сомнение. «Запад» нельзя стричь под одну гребенку, и ни одно из его демократических достижений нельзя считать традицией: например, насколько консервативной была Англия и насколько долго она тянула с расширением прав избирательных; насколько жестоким и политически исключительным был расизм в США? И наоборот, к 1900-му году Германия демонстрировала сильные демократические настроения, например, в рабочем движении, в крупных городах, в критическом настрое общественности.» (9)
Более того, для Нолте демократия — это больше, чем конкретная форма правления, больше, чем теория, политико-социальное движение или рецепт для сохранения власти. «Это не нечто статичное, а скорее процесс, движущей силой которого являются общественные соглашения, дебаты и конфликты», — пишет он, еще раз подчеркивая: «У демократии нет своего «метра» как единицы измерения». В этом смысле бесполезно отвергать поиск немцами своего демократического пути, в том числе в кайзеровской Германии. Как пишет Нолте: «Без знания «немецкой проблемы» невозможно говорить о демократическом развитии Германии в будущем. Иначе нельзя понять важность дебатов о демократии, а также важность таких книг, как «Долгая дорога на Запад» Генриха Августа Винклера. И если немцы стали основательно сомневаться в демократии в условиях кризиса, в то время как американцы, британцы или швейцарцы относятся к этому более спокойно, следует связать это со старыми традициями». (10)
Немецкая традиция в развитии демократии не совпадает полностью с английской, французской или американской. Нольте показывает это на примере Германской империи времен Бисмарка, который олицетворял собой превосходство монархического дворянства над либеральной буржуазией. Он пишет: «Германская империя была конституционным государством — не демократией! Но конституция была не только на бумаге, ее уважали. В стране действовали верховенство закона и парламентские процедуры. На законы можно было ссылаться, а граждане могли отстаивать свои права в административных судах. Бисмарк добился введения всеобщего и равного избирательного права для мужчин в рейхстаге, то есть в национальном парламенте, рассчитывая обеспечить тем самым господство консерваторов за счет массы сельских избирателей. Вряд ли в то время в мире существовал более современный избирательный закон. Особенно это касается Рейхстага, который переехал в свое новое великолепное здание в 1894 году: хотя в рейхстаге нельзя было избирать канцлера и назначать правительство, тем не менее он превратился в важную сцену для политических дебатов и отстаивания интересов оппозиции». (11)
По сути, речь идет о построении демократии путем реформ сверху — как процесса, который, по словам Карла Шмитта, основан на ряде идентичностей: «Идентичности правителей и управляемых, господ и подчиненных, идентичности субъекта и объекта государственной власти, идентичности народа с его представительством в парламенте, идентичности государства и избирателей, идентичности государства и закона, в конечном счете, идентичности количественного (относительное большинство или единогласие) с качественным (справедливость закона)». (12)
Реформам сверху противостоят революции снизу, как во Франции в 1789 и 1948 годах, ведущих, как правило, к гражданским войнам. Реформы сверху вместо революций снизу — это и есть тот след в истории демократии, который оставила Германская империя времен Бисмарка. Эта традиция в развитии немецкой демократии остается актуальной и по сей день. Нолте пишет: «Тем временем вопрос о демократии в Германской империи не стоит для нас также остро, как он стоял перед старшим поколением. Но и по сей день часто говорят о немецкой склонности к верноподданству и чинопочитанию. Да и в целом понять культуру и значение немецкой демократии без истории, связанной с Германской империей, вряд ли возможно. Ее амбивалентность между верховенством закона и авторитаризмом, между все более свободным обществом и несвободной политикой можно обнаружить практически везде — словом, особый случай, ставший примером для подражания». (13)
Естественно, для партий, которые правили страной после объединения Германии, основополагающей остается та демократия, которая сложилась в Западной Германии после окончания Второй мировой войны. Она возведена в ранг идеала и не подлежит сомнению. Защита такой демократии стала своего рода политическим лозунгом нынешнего правительства Германии. Столь беззаветное доверие западных немцев своей демократии Нолте описывает следующим образом: «В условиях системного противостояния во время Холодной войны и в то время, когда осознание прогресса все еще оставалось в значительной степени незыблемым, западные страны следовали за согревающим солнцем демократии. Она либо считалась само собой разумеющейся, либо, как в Федеративной Республике, еще недостаточно само собой разумеющейся, но все же как спасительный берег, который только что удалось счастливо достичь после падения в диктатуру, войну и геноцид. В любом случае, демократия представлялась как «ценность в самой себе», которая не нуждается в дополнительном обосновании». (14)
Но довольно быстро после окончания Холодной войны на солнце западной демократии наползли черные тучи. Как подчеркивает Нолте: «Будущее демократических систем правления зависеть от того, насколько широкое одобрение и поддержку эти системы получают со стороны населения. В начале XXI века такой вопрос вновь стал более открытым, чем это можно было бы представить еще несколько десятилетий назад». Причем считает Нолте, невозможно отдать предпочтение той или иной системе правления, когда речь заходит о главных обещаниях демократии: о свободе, безопасности, о материальном достатке и ощущении счастья по возможности для большого числа людей. Демократия вновь сталкивается со своими внутренними противоречиями, не зная, чему отдать предпочтение: коллективным или индивидуальным перспективам, либеральным или республиканским традициям, позитивной свободе «для чего-то» или негативной свободе «от чего-то» и т. д. (15)
Программная логики АдГ свидетельствует о том, что в своей политике партия опирается не на короткую историю немецкой демократии с 1945 по 1990 год, а на всю ее историю, включая демократические преобразования в Германской империи и в Веймарской республике. Апелляция к двум революциям 1848 и 1989 годов подчеркивает приверженность АдГ к мирному разрешению социальных конфликтов по примеру Бисмарка — через реформы сверху. Призыв к прямым выборам президента и более четкому разделению ветвей власти возвращает партию к конституции Веймарской республики. И т. д. Судя по всему, идеологи АдГ ухватили самую суть кризиса немецкой демократии: назревший конфликт между поиском Германии своего собственного пути в развитии демократии и той демократии, которую Западная Германия получила в наследство от американцев. Да и в целом многие пункты в программе АдГ — это прямое приглашение к всеобщему обсуждению той демократии, в которой нуждается именно Германия.
Поиск собственного демократического пути неизбежно ведет к идеям Консервативной революции, если под этой революцией понимать поиск немецкими мыслителями дальнейшего развития Германии после поражения в Первой мировой войне. То, что некоторые из идей Консервативной революции были использованы нацистским режимом для достижения своих целей, не умаляет значение интеллектуального наследия Консервативной революции. В нем заложен, пожалуй, главный нерв немецкого вопроса — поиск Германии своего места в новом мире. Словом, тот самый вопрос, который в Западной Германии в рамках программы «Четыре Д» был отправлен в идеологический карантин, но с новой силой встал после объединения западной и восточной Германии. Позиция АдГ в этом вопросе более чем однозначная: полная независимость от иностранного влияния. «Мы выступаем за свободу европейских народов от иностранной опеки», записано в программном документе партии.
В тисках трансатлантизма
Чем меньше трансатлантизма, тем больше европейской и, соответственно, немецкой независимости. Эта простая формула взаимоотношений между Северной Америкой и Западной Европой после Второй мировой войны прошла проверку временем и стала очевидной после эскалации конфликта на Украине.
Трансатлантизм (также известен как атлантизм) берет свое начало от Атлантической хартии — совместной декларации тогдашних глав правительств США Франклина Д. Рузвельта и Великобритании Уинстона С. Черчилля от 14 августа 1941 года, ставшей отправной точкой в новой международной политике под лозунгом «Надежда на лучшее будущее в мире». Во время Холодной войны трансатлантизм означал тесное политическое, экономическое, военное и культурное сотрудничество между Западной Европой и США, в противовес советскому блоку и коммунистической идеологии.
Трансатлантизм стал программным документом западных элит в их противостоянии Советскому Союзу. Они призвали к себе на службу различные аналитические центры, альянсы, клубы, СМИ и т. д., что должно было повысить качество их «правления». К наиболее известным и влиятельным неформальным организациям на Западе относятся Римский клуб, Трехсторонняя комиссия, аналитический центр CFR (Совет по международным отношениям), Бильдербергские конференции и Давосская конференция. Международные институты, такие как ООН, G7 или INF (Международный валютный фонд), стали ареной конкуренции между двумя мировыми системами — западной и советской.
Американская институционализация западногерманской политики происходила с помощью многочисленных фондов, НПО, ассоциаций и других организаций, которые должны были укреплять и усиливать связи между политикой США и политикой Западной Германии. Программа re-education играла здесь важную роль: в прессе, политике, образовании, культуре и многих других сферах жизни. Значение таких организаций, как общество Atlantik-Brücke и Фонд Amadeu Antonio при формировании общественного мнения и принятия политических решений сегодня является предметом жарких дискуссий.
«Народ — это понятие публичного права. Народ существуют только в сфере публичности». Эта известная аксиома Карла Шмитта определяет огромную роль СМИ в формировании связей между Америкой и Европой. Крупнейшие газеты Германии, такие как Der Spiegel, Stern, Die Zeit и Sonntagsblatt, считаются столпами трансатлантизма. Являясь частью издательства Axel Springer SE, Die Welt и Bild даже требуют от своих сотрудников придерживаться ее принципов, включая «поддержку трансатлантического альянса и солидарность с Соединенными Штатами Америки в вопросе о западных ценностях». (16)
В своей книге «Мейнстрим. Почему мы больше не доверяем СМИ» (2014) Уве Крюгер раскрывает истинное лицо немецких СМИ. Можно назвать множество журналистов, пишет он, которые входят в различные советы, «выполняя свой гражданский долг» и влияя на общественное мнение, когда это необходимо. К таким организациям относятся, например, консультативный совет ассоциации «Атлантическая инициатива», которая призвана способствовать взаимопониманию между Германией и США, или президиум Немецкого атлантического общества, который в качестве некоммерческой ассоциации поставил перед собой задачу «углублять понимание целей Атлантического альянса и информировать о политике НАТО», а другими словами, лоббировать интересы самого сильного военного союза в мире; или Atlantik-Brücke, элитная ассоциация, состоящая из 500 членов, которая предлагает немецким и американским руководителям из бизнеса, политики, вооруженных сил, научных кругов, СМИ и культуры рамки для конфиденциальных дискуссий, а также поддерживает молодых лидеров, которые на конференциях «Молодые лидеры» должны налаживать связи и поддерживать в следующих поколениях трансатлантический диалог.» (17)
Таким образом, дебаты о внешней политике в Германии имеют «заметный американский акцент». Но такая точка зрения легитимна, поскольку отражает одно из представлений о мире. Возможно, связь журналистов с аналитическими центрами, элитными конференциями, ассоциациями и лоббистскими организациями потому и возникла, так как базируется на интеллектуальной близости и общих ценностях. Заведующий отделом SZ Корнелиус долгие годы был вашингтонским корреспондентом, соредактор Zeit Иоффе учился, защитил докторскую диссертацию и преподавал в Америке. Глава внешнеполитического ведомства AZ Франкенбергер в молодые годы изучал американистику и работал конгрессменом в Палате представителей США. По этой причине многие политики и журналисты, очевидно, предпочитают не использовать пророссийские аргументы по украинскому вопросу, чтобы не разжигать антиамериканизм и не поддерживать набирающую силу «русофилию» немецкого населения. «Мейнстрим проистекает из атлантизма и называется русофобией», так можно коротко сформулировать основной тезис Крюгера. (18)
Европейские политики должны всегда оглядываться на повестку дня в Вашингтоне, чтобы не попасть в немилость. Они могут быть наказаны за свою независимость, как это произошло, например, с президентом Франции Шарлем де Голлем, который потребовал от американцев вернуть золотой запас Франции на родину и предложил собственную концепцию европейского развития. Согласно французскому видению, главная цель — единая и независимая Европа — может быть достигнута только путем объединения Европы в тандеме с постепенной ликвидацией американского превосходства на континенте. Создание подлинной Европы — по словам Шарля де Голля, от Атлантики до Урала — должно исправить это плачевное положение дел. Естественно, намерения Шарля де Голля расходились с американскими интересами, дни его президентства были сочтены.
Концепция Большой Европы от Лиссабона до Владивостока
После окончания Холодной войны идея Шарля де Голля могла получить вполне реальное развитие, но теперь уже не только в виде Большой Европы от Атлантики до Урала, но и как культурное пространство от Лиссабона до Владивостока. В создании такой Европы заинтересована и Россия, о чем писал Владимир Путин в своей статье газете Zeit Online в связи с 80-летием нападения Германии на Советский Союз. Правда, он должен был с сожалением констатировать, что такой шанс был изначально упущен. Он писал: «Мы надеялись, что окончание Холодной войны будет означать победу для всей Европы. Казалось, еще немного, и мечта Шарля де Голля о едином континенте станет реальностью, причем не столько географически — от Атлантики до Урала, сколько культурно и цивилизационно — от Лиссабона до Владивостока. Именно в этом смысле — в логике формирования Большой Европы, связанной общими ценностями и интересами, — Россия хотела бы выстраивать свои отношения с европейцами. И мы, и Европейский союз смогли бы многого добиться на этом пути. Однако возобладал другой подход. Он был основан на расширении Североатлантического альянса, который сам по себе был пережитком Холодной войны. Ведь в свое время он был создан для противостояния. Первопричиной растущего взаимного недоверия в Европе стало продвижение военного альянса на восток, которое, кстати, началось с того, что советское руководство де-факто уговорили согласиться на вступление объединенной Германии в НАТО. Устные обещания, данные в то время, вроде «Это не направлено против вас» или «Границы блока не приблизятся к вам», были слишком быстро забыты. Прецедент был создан». (19)
После Холодной войны для Европы был расписан другой геополитический сценарий, автором которого принято считать американского политолога Збигнева Бжезинского. Главные тезисы этого сценария он описал в своей книге «Единственная мировая держава. Стратегия господства Америки», вышедшей на немецком языке в 2015 году. По мнению Бжезинского, с помощью более надежного трансатлантического партнерства необходимо укрепить плацдарм США на евразийском континенте, чтобы растущая Европа могла стать жизнеспособной стартовой площадкой, с которой демократический международный порядок и сотрудничество будет распространиться на всю Евразию. Расширение Европы укрепляет сферу влияния Америки, а с включением в состав Европейского союза новых членов из Центральной Европы также увеличивает число государств, благосклонных к США. Более того, по-настоящему единую Европу без общего пакта безопасности с США трудно представить на практике. Из этого следует, что страны, которые захотят вступить в переговоры о присоединении к ЕС и получить приглашение, в будущем должны автоматически оказаться под защитой НАТО. Это необходимо для стабильности в Евразии и, следовательно, соответствует интересам самой Америки. Таким образом, американская геостратегия по отношению к Европе состоит в том, чтобы укрепить ее в качестве демократического и геополитического форпоста Америки на западном фланге Евразии. (20)
Концепция Большой Европы от Лиссабона до Владивостока, естественно, не вписывается в американский сценарий. Это было очевидным с самого момента объединения Германии. Ориентация Германии на восток, пустившей глубокие корни после новой восточной политики Вилли Брандта, не говоря уже о сохранившихся крепких связях между восточной Германии и Москвой, могли подорвать геополитические планы Америки в Евразии. Собственно, так и произошло: развитие отношений между Германией и Россией пошло несколько по иному сценарию, чем это было задумано американцами. Прагматизм и экономический здравый смысл возобладали над политической доктриной трансатлантизма. Демократизация России не поспевала за ростом экономических связей, особенно в сфере энергетики и технического переустройства российской индустрии. В 2012 году объем германо-российской торговли товарами превысил 80 миллиардов евро (в 2023 году в целом Германия закупила в России товаров только на 3,7 миллиарда евро), в то время как демократизация России застопорилась, породив такое понятие, как «Управляемая демократия». Во времена правления Шредера можно было даже говорить о политическом сближении и возрождении идеи Большой Европы от Лиссабона до Владивостока. (21)
Планы американских стратегов по быстрой и успешной интеграции России в лоно западной демократии рушились. Более того, Германия показала свою строптивость — во время Шредера, отказавшегося принимать участие в иракской войне в Ираке, а также во времена Меркель, помешав планам США включить Грузию и Украину в НАТО еще в 2008 году, на саммите НАТО в Бухаресте. Такая Германия не устраивала США, особенно с приходом к власти демократа Байдена, который взял на себя ответственность за защиту западной демократии и восстановление потерянной во время президентства Трампа роли трансатлантизма.
Германия попала в список ненадежных партнеров. Это стало особенно заметно после завершения эры Меркель: к власти пришло правительство, которое оказалось более послушным относительно того, что касается актуальной повестки дня Вашингтона. Больше всего досталось немецкой индустрии — основы экономической самостоятельности Германии. Многочисленные санкции, сворачивание экономических отношений с Россией, наконец, подрыв Северного потока — это все звенья одной цепи. В Германии начался процесс деиндустриализации, который должен завершить трансформацию немецкого общества в западное сообщество, только теперь уже в рамках «пять Д»: денацификация, демилитаризация, децентрализация, демократизация и деиндустриализация. Америка больше не нуждается в экономически сильной Германии, служившей во время Холодной войны витриной достижений западной демократии. Ей отводится новая роль: стать флагманом трансатлантизма в борьбе против непослушной России.
Большая Европа вместо трансатлантизма
Поиск альтернативы для Германии получил дополнительный импульс. За основу своей внешней политики АдГ взяла концепцию Большой Европы от Лиссабона до Владивостока, противопоставляя себя тем самым трансатлантистам. В двух словах это означает: «Общее экономическое пространство от Лиссабона до Владивостока, основанное на мире и свободной торговле, с безопасными внешними границами, более разумной миграционной политикой и хорошими отношениями со всеми европейскими странами — включая Россию». В более подробном изложении это означает прекращение санкций против России («Санкции против России наносят ущерб немецкой экономике»), конец разжиганию войны («Мирная Европа, а не поджигательница войны!»), отстаивание прежде всего национальных интересов Германии («Мы должны принимать во внимание наши собственные немецкие интересы») и многое другое, что противоречит повестке дня Вашингтона. (22)
Речь пока идет о видении будущего, но в ней заложен принцип политики разрядки, начатой Вилли Брандтом и принесшей вполне реальные результаты. Концепция Большой Европы от Лиссабона до Владивостока не требует особых аргументов, чтобы доказать свое экономическое и политическое здравомыслие. Достаточно вспомнить проект «Свободная торговля от Лиссабона до Владивостока: кому выгодно и кому вредит Евразийское торговое соглашение?», выполненный ifo институтом в 2015 и 2016 годах по заказу Фонда Бертельсманна. Вывод института однозначен: «Торговля между ЕС и Россией в настоящее время сильно отягощена западными санкциями против России и ответными мерами эмбарго. При этом никаких видимых изменений в геостратегической ориентации России достигнуто не было. Возможно, для примирения сторон требуется меньше карательных мер и больше перспектив для более глубокого экономического сотрудничества. И ЕС, и страны-наследницы Советского Союза должны быть очень заинтересованы в создании зоны свободной торговли «от Лиссабона до Владивостока», поскольку структуры их экономик в значительной степени дополняют друг друга. Для России долгосрочное соглашение между ЕС и Евразийским экономическим сообществом может увеличить реальный доход на душу населения на 3%, для Германии — на 0,2%. Это означает увеличение дохода на 235 евро на душу населения в год для России и на 91 евро для Германии. Это означает, что Россия и другие страны бывшего Советского Союза могут стать интересными партнерами для более тесного экономического сотрудничества с ЕС. Европейский Союз должен быть больше всех заинтересован в стабильном экономическом развитии своих ближайших соседей. Структура специализации этих стран, дополняющая друг друга, также сулит ЕС значительные экономические выгоды». (23)
Причем концепция Большой Европы от Лиссабона до Владивостока предполагает именно независимость Европейского Союза, а не похищение Европы — теперь уже не Америкой, а Евразией. Увидеть злой умысел в этой концепции могут только ее ярые противники. К ним, в частности, относятся те, кто, по примеру Збигнева Бжезинского, в идее Большой Европы усматривают опасного конкурента американской стратегии на евразийском континенте, способного бросить вызов претензиям Америки на мировое господство. Стремление России реанимировать евразийство как особое мировоззрение и создать Евразийский союз заставил Бжезинского искать альтернативу такому опасному для него развитию событий. Создание Евразийского Союза он считал ничем иным, как возрождением российской империи. Альтернативой такой империи могла бы стать интеграция России в новую трансевразийскую структуру безопасности — как продолжение трансатлантической системы безопасности. Однако это могло произойти только после успешной демократизации и интеграции России в западное сообщество. (24)
Нарратив Бжезинского и сегодня актуален. Тому свидетельство публикация статьи «Господство над территорией от Лиссабона до Владивостока», опубликованной 6 июля 2022 года в газете университета в Кольне. Автор статьи в философском учении русских эмигрантов о евразийстве увидел фашистскую идеологию. «От сомнительной идеологии русской эмигрантской интеллигенции до фашистского боевого термина», так гласит подзаголовок статьи. Речь вновь идет о желании России на основе евразийства возродить российскую империю, но теперь уже как фашистский проект. (25)
Другого мнения в свое время придерживалась канцлер Ангела Меркель. Вот что она заявила на Всемирном экономическом форуме в Давосе в январе 2015 года: «Хотелось бы сначала установить определенную стабильность на основе Минских соглашений, а затем обдумать возможности для сотрудничества между Европейским союзом и Евразийским союзом в более широких рамках, то есть на том экономическом пространстве, которое обозначил сам президентом Путин: от Владивостока до Лиссабона. Это должно стать нашей целью». В то время, при 45-м президенте США Дональде Трампе, идея соглашения между Европейским союзом и Евразийским союзом еще могла быть реализована. Это могло произойти в том случае, если бы для правительства США политика разрядки с Россией оказалась важнее, чем сохранение тесных трансатлантических связей между ЕС и США. Более того, свободная торговля на огромном пространстве между Лиссабоном и Владивостоком могла стать основой для мира на Украине. Но до разрядки отношений с Россией дело так и не дошло. Сотрудники ifo института, анализируя итоги обсуждения в Давосе идеи Большой Европы от Лиссабона до Владивостока, пришли к выводу: «Эти соображения пока еще не нашли отражения в действиях ЕС. Страны ЕС вновь продлили санкции против России еще на шесть месяцев, до июня 2017 года». (26)
Можно сказать, что позиция европейских трансатлантистов по отношению к России оказалась более последовательной, чем позиция Трампа. Они и сегодня диктуют условия во внешней европейской политике, противодействуя всему, что может привести к урегулированию конфликта на Украине и улучшению отношений с Россией. Это повышает ранг идеи Большой Европы от Лиссабона до Владивостока как концепции альтернативного будущего Германии. В эту концепцию, в частности, гармонично вписывается проект китайского шелкового пути, не говоря уже о восстановлении утраченных экономических связей между Восточной Германией и Россией.
Важно и то, что в концепции Большой Европы нет места для немецкого реваншизма — просто по определению. Это делает все попытки обвинить АдГ в приверженности к нацистской идеологии бесполезными. Реваншизм следует искать в недрах западного либерализма, как это делает, например, социолог Ингар Солти. В своей статье для Berliner Zeitung он анализирует «поворотный момент»в политике Германии, который канцлер Шольц объявил 27 февраля 2022 без каких-либо предварительных парламентских, а тем более широких дебатов. Вывод автора, который он вынес в заголовок, говорит сам за себя: «AдГ не нужны нацисты, либеральные немцы и так им достаточно помогают. Будь то СДПГ или «зеленые»: общество риторически толкают вправо с такой силой, что AдГ этому может только радоваться.» (27)
Объявляя о концепции Европы от Лиссабона до Владивостока, требуя при этом от Америки вернуть на родину золотой запас Германии, АдГ сталкивается с гигантом, имя которому трансатлантизм. За время после Второй мировой войны трансатлантизм пустил в Германии глубокие корни. Поэтому легкой победы у АдГ в своей мирной революции не будет, несмотря на поддержку немалой части населения, особенно на востоке Германии. Но и у альтернативы есть помощник, на которого она и в дальнейшем может полностью положиться: это ее здравый смысл в идеях, намерениях, в программных текстах. В здравом смысле заложена правда, которая и должна спасти мир от скатывания в пропасть.
1. https://www.afd.de/grundsatzprogramm/
2. https://www.geschichte-abitur.de/lexikon/uebersicht-nachkriegszeit/re-education
3. https://de.wikipedia.org/wiki/JCS_1067#cite_ref-3
4. Paul Nolte, Die 101 wichtigsten Fragen: Demokratie, Verlag C. H. Beck, München 2015, S. 77-78.
5. Ebenda, S. 78.
6. Ebenda, S. 69.
7. Ebenda, S. 69.
8. Ebenda, S. 69.
9. Ebenda, S. 70.
10. Ebenda, S. 70, 83-84,152.
11. Ebenda, S. 72-73.
12. Ebenda, Carl Schmitt, Die geistesgeschichtliche Lage des heutigen Parlamentarismus, Erste Auflage 1923, Nachdruck Duncker & Humblot, Berlin, 2010, S. 14.
13. Paul Nolte, Die 101 wichtigsten Fragen, S. 73.
14. Paul Nolte, Was ist Demokratie?, Verlag C.H.Beck oHG, München 2012, S. 474.
15. Ebenda, S. 474-475.
16. Carl Schmitt, Die geistesgeschichtliche Lage des heutigen Parlamentarismus, Duncker & Humblot, Berlin, Zehnte Auflage, S. 22; https://de.wikipedia.org/wiki/Axel_Springer_SE#Grunds%C3%A4tze
17. Krüger; Uwe: MAINSTREAM. Warum wir den Medien nicht mehr trauen, Verlag C.H. Beck, München, 2016, S. 66-67, 87-100.
18. Ebenda, S. 11, 34-36, 100-101.
20. Brzezinski, Zbigniew: Die einzige Weltmacht. Amerikas Strategie der Vorherrschaft, Kopp Verlag, 6. Auflage März 2019, S. 107, 111, 243.
21. https://www.bpb.de/themen/europa/russland-analysen/nr-399/328930/statistik-daten-zum-deutsch-russischen-und-eu-russischen-warenverkehr/; https://www.businessinsider.de/wirtschaft/aussenhandel-deutschland-russland-bricht-2023-um-90-prozent-ein-neue-zahlen-und-grafik/
22. https://www.mdr.de/nachrichten/deutschland/politik/afd-chrupalla-interview-friedenskonferenz-ukraine-100.html; https://deutschlandkurier.de/2024/06/tino-chrupalla-afd-buerokratie-normen-verbote-das-verbinden-die-meisten-buerger-mit-der-eu/
24. Brzezinski, Zbigniew: Die einzige Weltmacht. Amerikas Strategie der Vorherrschaft, Kopp Verlag, 6. Auflage März 2019, S. 70, 139-141.
26. https://www.ifo.de/DocDL/sd-2017-02-felbermayr-groeschl-eurasien-2017-01-26.pdf