Американская геостратегия по отношению к Европе состоит в том, чтобы укрепить ее в качестве демократического и геополитического форпоста Америки на западном фланге Евразии.
Бжезинский рассматривает Европу не только как демократический, но прежде всего как незаменимый геополитический плацдарм для Америки на евразийском континенте. Он пишет: «Старый Свет представляет для США огромный геостратегический интерес. В отличие от связей с Японией, Атлантический альянс закрепляет политическое влияние и военную мощь Америки непосредственно на евразийском материке. При нынешнем состоянии американо-европейских отношений, когда европейские страны-союзники по-прежнему сильно зависят от американского щита безопасности, любое расширение европейской сферы влияния автоматически расширяет прямую сферу влияния Соединенных Штатов. И наоборот, без этих тесных трансатлантических связей превосходство Америки в Евразии быстро исчезнет». (1)
Таким образом, Атлантический альянс и щит безопасности США превращают Европу в важнейшую геополитическую фигуру на евразийской шахматной доске. Чем больше и сильнее такая Европа, тем ближе Америка к своей цели. Это облегчает понимание американской геостратегии по отношению к Европе. Бжезинский пишет: «Поэтому главная геостратегическая цель Америки в Европе может быть сформулирована довольно просто: через более надежное трансатлантическое партнерство необходимо так укрепить плацдарм США на евразийском континенте, чтобы растущая Европа могла стать жизнеспособной стартовой площадкой, с которой демократический международный порядок и сотрудничество будет распространиться на всю Евразию». (2)
При этом принцип, «согласно которому политическое единство и безопасность Европы неразделимы», для Бжезинского является непреложным. Он пишет: «По-настоящему единую Европу без общего пакта безопасности с США на практике трудно представить. Из этого следует, что страны, желающие вступить в переговоры о присоединении к ЕС и получившие соответствующее приглашение, в будущем должны автоматически оказаться под защитой НАТО. В силу этого процесс расширения ЕС и расширения трансатлантической системы безопасности, скорее всего, будет проходить разумно и поэтапно». Бжезинский категоричен: большая Европа и расширенное НАТО полностью соответствуют краткосрочным и долгосрочным целям политики США. (3)
Но на пути реализации этой на первый взгляд простой и понятной геостратегии лежит огромное препятствие, а именно — сама Европа. Главная проблема для Бжезинского состоит в том, что европейской Европы по настоящему пока не существует. «Объединение Европы все больше становится процессом, а не фактом», — утверждает он и добавляет: «Политическая Европа еще не сформировалась». Думать таким образом у него были все основания. Прежде всего, речь идет о Западной Европе, которая уже стала общим рынком, но еще далека от формирования политического единства. Бжезинский пишет: «Факт заключается в том, что Западная Европа, а все чаще и Центральная Европа, остаются в значительной степени американским протекторатом, напоминая вассалов и плательщиков дани в прежние времена. Такое положение дел нельзя назвать здоровым ни для Америки, ни для европейских народов». (4)
По мнению Бжезинского, в ряде европейских стран наблюдается кризис доверия и потеря творческого импульса. Для него неясно, хочет ли вообще большинство европейцев в будущем иметь великую европейскую державу, и готовы ли они для этого сделать все необходимое. Ему также кажется циничным европейский антиамериканизм, хотя и ослабленный в последнее время: «Европейцы осуждают гегемонию США, но при этом охотно пользуются их защитой». Но самую большую проблему Бжезинский видит, пожалуй, в том, как европейцы формируют свое политическое единство. Он пишет: «Импульс к созданию единой Европы все больше и больше исходит от огромного административного аппарата, который создали Европейское сообщество и его преемник — Европейский союз. Идея единства по-прежнему пользуется необычайно широкой поддержкой среди населения, но она довольно вялая, ей не хватает энтузиазма и чувства миссии». (5)
Бжезинский не исключает возможности серьезной европейской переориентации, которая может привести либо к германо-российскому соглашению, либо к франко-российской Антанте. В истории уже были такие прецеденты, и любой из них может вновь произойти, если европейское объединение застопорится, а отношения между Европой и Америкой серьезно ухудшатся. Бжезинский пишет: «Действительно, в последнем случае можно представить себе европейско-российское соглашение, которое ограничит влияние Америки на континенте. … Более того, и Франция, и Германия считают себя обязанными представлять европейские интересы в отношениях с Россией, а Германия, в силу своего географического положения, ориентируется к тому же на поддержание особых двусторонних соглашений с Россией». (6)
Не меньше беспокоят Бжезинского и российские интриги. Он пишет: «Наконец, некоторые российские эксперты по международным делам продолжают лелеять надежду, что патовое состояние в интеграции Европы, включая, возможно, внутренние разногласия стран Запада по будущей модели НАТО, смогут в конечном счете привести к появлению по меньшей мере тактических возможностей для «флирта» России с Германией или Францией, нанеся тем самым вред трансатлантическим связям Европы с США. Такую точку зрения нельзя назвать новой, поскольку Москва время от времени на протяжении всей Холодной войны пыталась разыграть немецкую или французскую карту». Однако для Бжезинского это лишь чисто российская тактика, не имеющая никаких перспектив. Он пишет: «Ни Франция, ни Германия вряд ли так легко откажутся от своих связей с США. Нельзя исключать случайных заигрываний, особенно с французами, но геополитическому развороту должны предшествовать масштабные изменения в европейской политике, провал европейского объединения и крах трансатлантических связей. Но даже тогда европейские государства вряд ли будут склонны геополитически ориентироваться на дезориентированную Россию». (7)
Развитие независимой от Америки суверенной Европы — это кошмар Бжезинского. «Политически четко определенная Европа необходима, причем не в последнюю очередь для постепенной интеграции России в систему глобального сотрудничества», — считает Бжезинский, добавляя: «Без Европы не будет трансъевразийской системы безопасности». Поэтому крайне важно, считает Бжезинский, чтобы Америка тесно сотрудничала с Германией и Францией в деле создания политически жизнеспособной Европы, которая будет оставаться связанной с США и расширять рамки международной системы демократического сотрудничества. У Бжезинского для независимой от Америки суверенной Европы существует только один вариант, который он описывает следующим образом: «Если ЕС наконец удастся похоронить многовековую вражду национальных государств со всеми ее негативными последствиями для мира, Америка вполне сможет смириться с тем, что ее роль арбитра в Евразии постепенно станет менее значимой». (8)
* * *
Но до этого, похоже, еще очень далеко. Успехи американской геостратегии в Евразии далеко не однозначны, в том числе по созданию демократического и геополитического плацдарма в Европе. С одной стороны, растет ощущение, что Европе наконец-то удалось добиться политического единства, о чем писал Бжезинский, мечтая о геополитическом форпосте на левом фланге Евразии. Импульс к политическому объединению Европы дала путинская Россия, которая сорвала все планы Запада по включению Евразии в свой социально-экономический оборот. Россия была объявлена врагом Запада и Западных ценностей, исчадием ада, угрожающего всему прогрессивному миру. Враждебность к России достигла своего апогея после начала российской спецоперации на Украине, похоронив всякую возможность для политического флирта с ней со стороны Франции или Германии.
Казалось бы, необходимые условия для создания американского геополитического форпоста в Европе наконец-то выполнены: политическая Европа едина как никогда, Европейский Союз и НАТО продвинулись далеко на восток, трансатлантическое партнерство окрепло, американский щит безопасности набрал еще большую силу, а роль Америки в отношениях между западом и восток приобрела абсолютный характер.
Но плацдарм, построенный на враждебности, несет в себе элемент саморазрушения. Политическое единство Европы — это пока только политическое единство элит, которому еще требуется легитимное подтверждение со стороны население Европы. Но захотят ли европейцы и на этот раз объявлять «крестовый поход» против России, как это уже было в прошлом,- большой вопрос. Те слабости Европы, о которых писал Бжезинский, никуда не делись: вассальное положение ряда стран в Восточной и центральной Европе, антиамериканизм, кризис доверия и потеря творческого импульса у европейцев, а также неясность того, готово ли вообще большинство европейцев участвовать в создании великой Европы.
Ситуация чем-то напоминает создание Европейского Союза при помощи огромного аппарата чиновников, о чем писал Бжезинский, отмечая, что «идея единства по-прежнему пользуется необычайно широкой поддержкой среди населения, но она довольно вялая, ей не хватает энтузиазма и чувства миссии». Европейский Союз, задуманный как прообраз мирового правительства в условиях мировой, свободной от национальных границ демократии, сталкивается сегодня с проявлением национальных интересов отдельных государств, идущих в разрез с политикой ЕС. Далеко не случайно Бжезинский мечтал именно о политическом единстве Европы: договариваться с одним центром принятия решений в рамках гегемонистской системы равновесия намного легче, чем с многочисленными национальными правительствами, связанных по рукам и ногам своими национальными интересами.
Но аппарат чиновников есть аппарат, который всегда склоняется к диктату, если у него кончаются обоснованные аргументы для проведения своей политики. ЕС не стал исключением: он все чаще обращаясь к методам диктата, вызывая тем самым ответную реакцию, а именно — протест против диктата. Склонность к запретам и другим методам диктата стали все чаще проявлять и политические элиты европейских стран: оказалось, что им легче договориться между собой, чем с собственными народами. Так американская геостратегия по отношению к Европе на большой шахматной доске Евразии врывается в дома европейцев, сея протест, разочарование и кризис доверия. В Германии это более чем заметно.
Но это уже вопросы демократического развития, где Запад несет существенные потери. Можно смело заявить, что идея создания демократического форпоста в Европе и демократизация Евразии по западному образцу провалилась. Действительно, речь сегодня идет не столько о торжестве западной демократии, сколько о ее кризисе, причем не только в Восточной Европе, но и в странах, которые принято считать образцами демократии.
1. Brzezinski, Zbigniew: Die einzige Weltmacht. Amerikas Strategie der Vorherrschaft, Kopp Verlag, 6. Auflage März 2019, S. 79.
2. Ebenda, S. 111.
3. Ebenda, S. 107-108, 243.
4. Ebenda, S. 79, 81.
5. Ebenda, S. 80.
6. Ebenda, S. 60, 76.
7. Ebenda, S. 148-149.
8. Ebenda, S. 243-244.