Коллективное миротворчество в международной политике — центральная тема в исследованиях Брока. Он связывает эту тему с идеей мира через право и обращается к эпохе просвещения, когда в Европе не отвергали войну как таковую, но искали пути ее сдерживания. Он пишет: «Идея мира — это часть истории войны. На протяжении всей истории мир всегда оставался межвоенным периодом. Проект Просвещения заключается в том, чтобы преодолеть эту связь между войной и миром и отменить ее в глобальном правовом порядке. С точки зрения Просвещения, освобождение мира от оков войны означает подчинение насилия закону. Поэтому речь идет не об отмене всякого рода насилия, а о сдерживании насилия в рамках правового порядка». (1)
По мнению Брока, коллективное миротворчество заключается прежде всего в сдерживании конфликтов и войн. Он пишет: «Идея мира через справедливость, как она понимается здесь, не исключает применения силы. Скорее, акцент делается на их правовом сдерживании (коллективном миротворчестве)». Таким свойством сдерживания войн и конфликтов обладало Европейское общественное право, Jus Publicum Europaeum, которое Брок называет классическим международным правом. Оно ведет свое начало от Вестфальского мирного договора 1648 года и прослужило Европе верой и правдой до Первой мировой войны. Главная его заслуга состоит в том, что оно смогло положить конец кровавым гражданским и религиозным войнам средневековья и четыре века оберегала континентальную Европу от опустошительных войн.
Поскольку в континентальной Европе войны не были запрещены, то и не возникал вопрос о том, какая война справедливая, а какая нет, в чем состоит причина войны, кто агрессор, а кто должен защищать себя от агрессора и т.д. Словом, неразрешимый вопрос о justa causa отпадал сам собой, и Европа могла сосредоточиться на разработке инструментов для сдерживания войн и правил ведения войны. Брок пишет: «Классическое международное право уже пыталось законом связать применение силы. Однако оно ограничивалось в основном регулированием насилия в ходе войны. Как писал в своем фундаментальном труде «О праве войны и мира» (1625) Гуго Гроций, один из основоположников международного права, цель права состоит в том, чтобы «нестрогие обычаи и вольности, укоренившиеся в войне, свести к уровню, допустимого природой, и указать на эти границы допустимого».
Таким образом, речь идет не о формальном запрете войны или насилия, а о долгом и трудном процессе по достижению мира, то есть о том, что лежит в основе мира через право. Континентальная Европа в рамках Jus Publicum Europaeum с этой задачей успешно справлялась, опираясь на решения многочисленных конференций и механизмов мирного урегулирования конфликтов, то есть на основе коллективного миротворчества. Лишь в ходе Первой мировой войны, которая начиналась как чисто европейский конфликт, но закончилась как первый мировой военный конфликт (после вступления в войну США), Европейское общественное право перестало существовать, уступив место новому международному праву в рамках Лиги наций.
Дух коллективного миротворчества был явно нарушен: Германия, как и Советская Россия, были исключены от участия в строительстве нового миропорядка. Было принято огромное количество актов, направленных на сохранение мира, но Лиге наций так и не удалось решить самый главный вопрос — уберечь мир от начала новой мировой войны.
Архитекторы нового миропорядка после окончания Второй мировой войны попытались избежать ошибок Лиги наций. Коллективное миротворчество впервые приобрело поистине планетарный характер: ООН собрала под свое крыло почти все страны мира, а в Совет безопасности, на который была возложена главная ответственность за сохранение мира и порядка в мире, вошли, вместе с победителями в Первой мировой войне (Англией, Францией и США), еще две мировых державы — СССР и Китай. Роль ООН росла, как росла и роль коллективного миротворчества в преодолении международных конфликтов, которые, в случае их затягивания, могли привести к новой мировой войне. К концу Холодной войны был заключен целый ряд мирных договоров, вселивший надежду на мирное будущее.
Следует отметить, что коллективное миротворчество сыграло свою роль не только в преодолении военной конфронтации между Западом и СССР: оно проявило себя и в решении общих мировых проблем. Брок пишет об успешной борьбе против апартеида в Южной Африке. Но не менее важной была борьба против болезни века — оспы.
Искоренение оспы, стоившее человечеству сотен миллионов жизней, стало историей успеха не только ВОЗ, но и для всей мировой политики в период ожесточенного противостояния двух мировых держав. В 1967 году был дан официальный старт программе ВОЗ: опытные советники из 70 стран, а также министры и сотрудники программы здравоохранения были убеждены в необходимости совместной работы; было произведено 2,4 миллиарда доз вакцины; было найдено более 200 000 помощников, которые проникли во все точки земного шара — на машинах, ослах, рыбацких лодках или даже пешком в районы Африки и Азии, пострадавших от крупных наводнений, голода, гражданских войн и перемещения беженцев. Такое эпохальное мероприятие требовало понимание того, что только сообща, без политических амбиций, можно бороться с самыми опасными инфекционными заболеваниями. Запад отвечал за кампанию по вакцинации в странах своей зоны влияния, СССР — в своей. Сегодня такое сотрудничество представляется весьма проблематичным, что, собственно, и показала борьба с короновирусом.
Вместе с Холодной войной закончилось и коллективное миротворчество. Из процесса формирования нового мира — за ненадобностью — были выброшены проигравшие в Холодной войне страны, прежде всего Россия. История повторилась: сегодня, как и сто лет назад, судьбу мира решает не все мировое сообщество (Запад — это еще не все мировое сообщество), а клан победителей. Можно смело говорить об обратном отсчете времени, о возврате к эпохе межвоенного времени (1918-1939), когда Европейское общественное право было разрушено, а новое еще не вступило в силу. Такой поворот в мировом политики связан с огромными рисками, вплоть до начала новой, теперь уже атомной войны, что, собственно, и беспокоит сегодня весь мир. Администрация Буша в борьбе с терроризмом сделала лишь первые шаги для разрушения действующего миропорядка. Сегодня этот процесс идет полным ходом. Кто еще сегодня верит в способность ООН разрешать мировые конфликты — на Украине, на Ближнем востоке, не говоря уже о преодолении глобальных вызовов?
Брок, видя опасность такого развития, попытался найти аргументы, чтобы произвол Америки, которая после развала Советского Союза рьяно взялась за построение нового миропорядка, подчинить логике закона, спасая тем самым идею мира через закон. Главным здесь является вопрос о том, что сильнее: логика власти или логика закона? Власть, следуя своей внутренней логике (сохранение власти любым путем), всегда стремиться использовать закон в своих интересах, то есть манипулировать им. Помогает ей в этом то, что формальное равенство закона в конституционном государстве само по себе еще не гарантирует равенство в использовании закона — ни в плане его формулирования, ни в плане его применения. То есть у власти всегда есть лазейка обойти закон. Брок пишет: «Таким образом, у политических деятелей возникает соблазн сделать доступным то, что пока считается недоступным».
Тем не менее Брок верит в силу закона и пишет: «У манипуляции законом есть пределы, которые заложены в самой природе закона; это связано со спецификой закона, суть которой заключается в том, что закон не дает ответ на все вопросы по достижению конкретных целей, иначе это был бы уже не закон (и как таковой уже не мог быть использован для легализации конкретных случаев). Тот, кто использует язык закона, подчиняется логике закона, потому что в противном случае ссылка на закон была бы политически бессмысленной. В этом отношении каждая ссылка на закон — это акт самоподчинения закону (Selbstbindung an das Recht)».
Поэтому логика закона в конституционном государстве предполагает логику самоподчинения закону, иначе это не конституционное государство. В международных отношениях самоподчинение закону играет еще большую роль. Брок пишет: «Международное право также имеет границы, связанные с манипуляцией и коррумпированием закона, присущие природе международного права как такового. Тот, кто использует язык международного права, подчиняется правилам, которые исходят из категорий права, и, тем самым, должны подчиняться акту самоподчинения закону. Поскольку на международном уровне нет монополии на применение силы, самоподчинение закону имеет особое значение. Поскольку именно здесь неравномерное развитие и неравномерное распределение власти оказывают гораздо большее влияние, чем при применении закона в рамках национального государства».
Но здесь Брок сталкивается с очень трудным вопросом: кто должен следовать принципу самоподчинения международному праву? По сути все без исключения, как и в случае с известным парадоксом, на который ссылается Брок: «Свобода отдельного человека может быть реализована только в том случае, если ее признают все без исключения». Брок считает, что это должно быть выгодным как для сильных мира сего, так и для слабых. Он пишет: «Положения Устава ООН обязывают все государства-члены следовать им в своем поведении. Поскольку решения принимаются самими государствами, то это добровольные обязательства. Они основаны на понимании того, что связь политики с международным правом создает определенные ожидания, которые в децентрализованной системе власти соответствуют собственным интересам государств. Это в равной степени относится к интересам сильных и слабых государств. Сильные мира сего стремятся сэкономить на отстаивании своих интересов за счет легализации международных отношений; слабые заинтересованы в легализации этих отношений, поскольку надеются, что смогут использовать закон против необоснованных претензий сильных и в то же время высказать свои собственные претензии к сильным, сделав их предметом юридического дискурса».
Но как быть, если даже самые сильные, в данном случае Америка, грубо нарушают принцип самоподчинения закону? Брок видит в этом двойственность международного права в том миропорядке, где торжествует децентрализованная система власти, то есть каким он и является на сегодняшний день. Он пишет: «В этом смысле стремление к автономии и самоподчинение закону в международной политике следует рассматривать как две стороны одной и той же медали, то есть как самоутверждение в децентрализованной системе власти. Единство стремления к автономии и самоподчинение закону следует понимать с политологической точки зрения как амбивалентность права».
В этом диалектическом единстве между стремлением государств к независимости и необходимости следовать международным законам Брок пытается найти правовые механизмы, которые бы позволяли избегать произвола с обеих сторон: слишком большой независимости с одной стороны и слишком большим принуждением к закону с другой стороны. Особое значение он придает так называемому стандарту целесообразности (Standard der Angemessenheit), то есть к правовым нормам, которые влияют на поведение субъектов права. Он пишет: «Эффективность международного права определяется не только тем, во сколько оно обходится и насколько действенны коллективные санкции (в соответствии с главой VII Устава ООН). Намного важнее то, насколько все эти меры воспринимаются как целесообразные». Для уточнения: в Главе VII Устав ООН речь идет о коллективных мерах по устранению угрозы или нарушения мира и актов агрессии.
Таким образом, целесообразность в международной политике для Брока и есть тот самый механизм, который должен регулировать диалектическое развитие международного права, постоянно находящегося в движении. Вера Брока в стандарт целесообразности настолько велика, что он в маргинализации ООН со стороны США не видит маргинализацию самого действующего международного права. Он пишет: «Политика связана правилами, которые она сама устанавливает, но эти правила постоянно меняются под воздействием политической практики. Исходя из этого мы сегодня ни в коем случае не наблюдаем прогрессирующей маргинализации международного права, а, скорее, обострение борьбы за то, что считается целесообразным с точки зрения этого права».
Больше всего Брока волнует не стремление стран к суверенитету, а попытки этот суверенитет ограничить, в частности, в форме борьбы за права человека или гуманитарной интервенции. Он пишет: «В этом свете следует рассматривать дебаты о законности или необходимости гуманитарной интервенции. Они отражают растущее напряжение между определением материально-правовых норм на международном уровне (права человека) и сохранением процедурных норм, которые определяются стремлением государств к максимальной автономии в своих действиях (режим голосования в Совете Безопасности). С точки зрения западных демократий считается целесообразным защищать права человека на международном уровне; однако даже и особенно среди этих демократических стран весьма спорным является вопрос о том, насколько международная защита прав человека возможна в условиях культурного многообразия. Но именно в этой области становится очевидным различие между войной и миром как различие между произвольным применением силы и узаконенным применением силы. На сегодняшний день не было ни одного случая «гуманитарной интервенции», в котором использование гуманитарных мотивов было бы бесспорным. Поскольку здесь границы допустимого велики, особенно важно соблюдать правила коллективного миротворчества. Только так можно противостоять попыткам использовать гуманитарные мотивы только для того, чтобы скрыть другие цели вмешательства».
Упоминание Брок о коллективном миротворчестве при сдерживании произвола сильных мира сего, в данном случае США, особенно важно. От этого во многом зависит не только дальнейшее развитие мирового порядка, но, собственно, и судьба идеи мира через право. К такому выводу приходишь, знакомясь с итоговым резюме Брока к своему исследованию. Он пишет: «С точки зрения политологии, закон — это ресурс власти; однако он может быть эффективным в качестве такового только до тех пор, пока те, кому он адресован, признают его в качестве закона. В этом отношении любая ссылка политика на закон всегда представляет собой форму инструментализации закона и в то же время обязательство перед ним. Иными словами, обращение к закону никогда не ограничивается его применением, но всегда является также актом правовой политики. Это не обесценивает закон, но подчеркивает, что выработка новых стандартов целесообразности в решении соответствующих вопросов мировой политики на законной основе не совсем безнадежна. Исходя из этого, важно укреплять и развивать существующие подходы к созданию глобального правового порядка в рамках Организации Объединенных Наций. Удастся ли это сделать — неизвестно».
В 2004 Брок еще надеется на то, что ООН удастся установить всемирный правовой порядок, хотя и сомневается в этом. В 2022 году, после начала российской спецоперации на Украине, его призыв решительно соблюдать принципы Устава ООН звучит уже как акт отчаяния. Он пишет: «Право всегда оспаривается. Решающим фактором является то, является ли предметом спора действенность закона или его применяемость. В этом споре от всех государств сейчас, как никогда, требуется решительно отстаивать принципы Устава ООН. В условиях глобальной смены власти, которая уже происходит, это жизненно важно». (2)
Но как отстаивать принципы ООН, когда даже в таком важном вопросе, как правовая оценка конфликта на Украине, в ООН нет полного единства? Россия оправдывает свои действия сложившейся после окончания Холодной войны международной практикой. Для нее признание независимости Крыма и республик Донбасса равно признанию независимости Косово, а примером для спецоперации на Украине послужили многочисленные спецоперации НАТО и США. Брок пишет: «Даже Путин чувствует себя обязанным оправдывать свою войну против Украины ссылками на международное право. Даже если речь идет о совершенно разных конфликтах, для него, по крайней мере для незападной аудитории, удобно опираться на сомнительные с точки зрения международного права аргументы, которые использует Запад для оправдания применения силы в «войне с террором» и вмешательства во внутренние конфликты (Косово 1999 года, Ирак 2003 года)». (3)
Аргументы Путина находят немало сторонников по всему свету, разделив мировое сообщество на два фронта. В начале марта 2022 года на Генеральной Ассамблее ООН 141 государство осудило Россию, а пятьдесят государств, включая Индию, ЮАР, Бразилию и Мексику, не говоря уже о Китае, не присоединились к санкционной политике Запада в отношении России. Принцип коллективного миротворчества дал сбой, ООН в очередной раз показала свою беспомощность в сдерживании конфликтов. Можно с уверенностью сказать, что роль ООН в установлении правового миропорядка, о чем писал Брок в 2004 году, за последние 10 лет не только не усилилась, но еще больше ослабла. Почему?
В 2004 году, задолго до конфликта на Украине, Брок сам дает ответ на этот вопрос. В своих рассуждениях он приводит тезис, который звучит как аксиома: «Господствующий закон — это всегда закон тех, кто господствует, но потому он и господствующий закон». Словом, кто господствует в мире, тот и определяет закон, обязательный к исполнению. Как известно, после окончания Второй мировой войны международное право определяли страны-победители в этой войне, то есть США, Англия, Франция, Россия и Китай. Устав ООН и Совет безопасности — это два важнейших инструмента послевоенного миропорядка. После окончания Холодной войны ситуация в корне изменилась: господство в мире перешло к США. То есть США, согласно аксиоме, и должны сегодня определять господствующий закон, который не всегда может соответствовать уставным принципам ООН. Другими словами, на место старого международного права должен прийти новый, который и должен стать господствующим — согласно новой расстановки международных сил.
Изменение международного права — это естественный процесс. Об этом напоминает Брок, ссылаясь на Иммануила Канта: «Тот представлял себе прочный международно-правовой мир не как нечто постоянное, а как исторический процесс, который будет переживать постоянные неудачи, но не зайдет в тупик». (4) Вопрос в другом: что может предложить США в качестве нового миропорядка, победив в Холодной войне и став единственной супердержавой? Естественно, только такую мировую систему, где все главные решения исходят из одного центра, то есть из Вашингтона. Такой миропорядок — это централизованная система власти, а еще проще — планетарная империя, которая и должна будет заботиться о мире и процветании всех народов планеты, опираясь на американские идеалы свободы и поддержания мира.
Но это совсем не тот децентрализованный мир, о котором в 2004 году писал Брок и который сформировался после окончания Холодной войны. Элементы такого мира, основанного на децентрализованной системе власти, и нашли свое отражение в Уставе ООН: коллективное миротворчество, самоподчинение действующим правилам и нормам ведения войны, главная роль Совета безопасности в сдерживании войн, следование стандарту целесообразности. За последние двадцать лет Америка, несмотря на все предостережения Брока, фактически разрушила все эти основы децентрализованной системы власти, созданных после Второй мировой войны.
Это и понятно: у любой империи своя логика развития. Коллективное миротворчество? Россия еще задолго до 2022 года была исключена из процесса формирования нового миропорядка. Сдерживание войн через механизмы ООН? Они уже давно подорваны в результате бомбардировок Югославии и войны в Ираке. Самоподчинение действующим нормам и правилам действующего международного права? Американцы давно их игнорируют, на что указывает, например, Брок в случае с пленными в Гуантанамо. Следование стандарту целесообразности? Это сегодня звучит насмешкой в условиях тотального санкционного давления со стороны США. Маргинализируя ООН, Америка все больше перенимает на себя ее функции.
В своем интервью «Размышления о войне и мире в прошлом и настоящем. Беседа с Лотар Броком» (2019), то есть еще до российской спецоперации на Украине, Брок вынужден был признаться, что искусство заканчивать войны окончательно потеряно. Он ссылается на максиму Иммануила Канта, которая гласит, «что ни один мирный договор не должен давать материал для новых войн», а в качестве примера ссылается на Версальский мирный договор (1919), который привел не к миру в Европе, а к национал-социализму, Второй мировой войне и Холокосту. (5)
На имперской основе построена и западная демократия: экономическая политика Запада определяется в Нью-Юрке, а политика — в Вашингтоне. Другого опыта у Запада просто нет. Западные демократии потому и не воюют между собой, так как они связаны между собой централизованной властью. Если где-то на Западе намечается стремление к самостоятельности, оно тут же подавляется. Примером тому может служить Франция времен Шарля де Голя или Германия в период противодействия планам США по изоляции России и включения Украины и Грузии в состав НАТО. Визиты руководителей западных стран в Вашингтон сегодня напоминают поездки русских князей к правителям Монгольской империи за ярлыком на правление. Это продолжалось до тех пор, пока российские княжества не стали достаточно сильными, чтобы противостоять татаро-монгольскому игу.
В геополитическом дискурсе противостояние между централизованной и децентрализованной системами власти называется борьбой концепций однополярного и многополярного мира. Роль в строительстве многополярного мира все больше перенимают на себя страны БРИКС. Голос этой организации в разрешение мировых проблем звучит все громче. То же самое можно сказать и об основах миропорядка в децентрализованном мире, включая коллективное миротворчество: в БРИКС они все больше находят свою постоянную прописку, мобилизуя страны на противодействие дальнейшей маргинализации ООН.
1. Здесь и далее: https://www.jstor.org/stable/resrep14628
2. https://www.fr.de/politik/ist-das-voelkerrecht-am-ende-91943915.html
3. Ebenda
4. Ebenda
Таким образом, не отказ от войны как таковой в силу американского идеала свободы и мира, а ее сдерживание объединяет два миропорядка — в континентальной Европе до Первой мировой войны на основе Вестфальского мирного договора и на всей планете после Второй мировой мировой войны на основе решений Ялтинской конференции. Оба миропорядка доказали свою эффективность: континентальная Европа на четыре столетия освободилась от кровавых гражданских и религиозных войн, а послевоенный мир не допустил атомной катастрофы. Именно в эти периоды идея мира через право приобрела свой истинный смысл, а коллективное миротворчество получило свое дальнейшее развитие.
В любом случае запрет на насилие в Уставе ООН изначально не отвергал возможность военного конфликта: отказ от войны по американскому образцу терял всякий смысл в эпоху Холодной войны, в условиях тотального противостояния двух систем и двух мировых держав. Военные конфликты были неизбежными, но задача Совета безопасности как раз и состояла в том, чтобы их как можно быстрее устранять.
О недостатках в деятельности Лиги наций написано много, но, безусловно,
Главные решения на мирной Парижской конференции (1918-1919) принимали победители, то есть Англия и Франция, при активном участии в обсуждении всех документов представителей США.
при активной поддержке США.
немаловажную роль здесь сыграл и тот факт, что в своей работе
Один из основных принципов нового миропорядка в Лиге наций сформулировала американская делегация, делая упор на отмену войны — как идеал свободы и мира, провозглашенного на американском континенте.
Коллективное миротворчество как основа современного международного права не совместима с имперскими притязаниями Америки
Коллективное миротворчество в международной политике — центральная тема в исследованиях Брока. Он связывает эту тему с идеей мира через право и обращается к эпохе просвещения, когда в Европе не отвергали войну как таковую, но искали пути ее сдерживания. Он пишет: «Идея мира — это часть истории войны. На протяжении всей истории мир всегда оставался межвоенным периодом. Проект Просвещения заключается в том, чтобы преодолеть эту связь между войной и миром и отменить ее в глобальном правовом порядке. С точки зрения Просвещения, освобождение мира от оков войны означает подчинение насилия закону. Поэтому речь идет не об отмене всякого рода насилия, а о сдерживании насилия в рамках правового порядка». (1)
По мнению Брока, коллективное миротворчество заключается прежде всего в сдерживании конфликтов и войн. Он пишет: «Идея мира через справедливость, как она понимается здесь, не исключает применения силы. Скорее, акцент делается на их правовом сдерживании (коллективном миротворчестве)». Таким свойством сдерживания войн и конфликтов обладало Европейское общественное право, Jus Publicum Europaeum, которое Брок называет классическим международным правом. Оно ведет свое начало от Вестфальского мирного договора 1648 года и прослужило Европе верой и правдой до Первой мировой войны. Главная его заслуга состоит в том, что оно смогло положить конец кровавым гражданским и религиозным войнам средневековья и четыре века оберегала континентальную Европу от опустошительных войн.
Поскольку в континентальной Европе войны не были запрещены, то и не возникал вопрос о том, какая война справедливая, а какая нет, в чем состоит причина войны, кто агрессор, а кто должен защищать себя от агрессора и т.д. Словом, неразрешимый вопрос о justa causa отпадал сам собой, и Европа могла сосредоточиться на разработке инструментов для сдерживания войн и правил ведения войны. Брок пишет: «Классическое международное право уже пыталось законом связать применение силы. Однако оно ограничивалось в основном регулированием насилия в ходе войны. Как писал в своем фундаментальном труде «О праве войны и мира» (1625) Гуго Гроций, один из основоположников международного права, цель права состоит в том, чтобы «нестрогие обычаи и вольности, укоренившиеся в войне, свести к уровню, допустимого природой, и указать на эти границы допустимого».
Таким образом, речь идет не о формальном запрете войны или насилия, а о долгом и трудном процессе по достижению мира, то есть о том, что лежит в основе мира через право. Континентальная Европа в рамках Jus Publicum Europaeum с этой задачей успешно справлялась, опираясь на решения многочисленных конференций и механизмов мирного урегулирования конфликтов, то есть на основе коллективного миротворчества. Лишь в ходе Первой мировой войны, которая начиналась как чисто европейский конфликт, но закончилась как первый мировой военный конфликт (после вступления в войну США), Европейское общественное право перестало существовать, уступив место новому международному праву в рамках Лиги наций.
Дух коллективного миротворчества был явно нарушен: Германия, как и Советская Россия, были исключены от участия в строительстве нового миропорядка. Было принято огромное количество актов, направленных на сохранение мира, но Лиге наций так и не удалось решить самый главный вопрос — уберечь мир от начала новой мировой войны.
Архитекторы нового миропорядка после окончания Второй мировой войны попытались избежать ошибок Лиги наций. Коллективное миротворчество впервые приобрело поистине планетарный характер: ООН собрала под свое крыло почти все страны мира, а в Совет безопасности, на который была возложена главная ответственность за сохранение мира и порядка в мире, вошли, вместе с победителями в Первой мировой войне (Англией, Францией и США), еще две мировых державы — СССР и Китай. Роль ООН росла, как росла и роль коллективного миротворчества в преодолении международных конфликтов, которые, в случае их затягивания, могли привести к новой мировой войне. К концу Холодной войны был заключен целый ряд мирных договоров, вселивший надежду на мирное будущее.
Следует отметить, что коллективное миротворчество сыграло свою роль не только в преодолении военной конфронтации между Западом и СССР: оно проявило себя и в решении общих мировых проблем. Брок пишет об успешной борьбе против апартеида в Южной Африке. Но не менее важной была борьба против болезни века — оспы.
Искоренение оспы, стоившее человечеству сотен миллионов жизней, стало историей успеха не только ВОЗ, но и для всей мировой политики в период ожесточенного противостояния двух мировых держав. В 1967 году был дан официальный старт программе ВОЗ: опытные советники из 70 стран, а также министры и сотрудники программы здравоохранения были убеждены в необходимости совместной работы; было произведено 2,4 миллиарда доз вакцины; было найдено более 200 000 помощников, которые проникли во все точки земного шара — на машинах, ослах, рыбацких лодках или даже пешком в районы Африки и Азии, пострадавших от крупных наводнений, голода, гражданских войн и перемещения беженцев. Такое эпохальное мероприятие требовало понимание того, что только сообща, без политических амбиций, можно бороться с самыми опасными инфекционными заболеваниями. Запад отвечал за кампанию по вакцинации в странах своей зоны влияния, СССР — в своей. Сегодня такое сотрудничество представляется весьма проблематичным, что, собственно, и показала борьба с короновирусом.
Вместе с Холодной войной закончилось и коллективное миротворчество. Из процесса формирования нового мира — за ненадобностью — были выброшены проигравшие в Холодной войне страны, прежде всего Россия. История повторилась: сегодня, как и сто лет назад, судьбу мира решает не все мировое сообщество (Запад — это еще не все мировое сообщество), а клан победителей. Можно смело говорить об обратном отсчете времени, о возврате к эпохе межвоенного времени (1918-1939), когда Европейское общественное право было разрушено, а новое еще не вступило в силу. Такой поворот в мировом политики связан с огромными рисками, вплоть до начала новой, теперь уже атомной войны, что, собственно, и беспокоит сегодня весь мир. Администрация Буша в борьбе с терроризмом сделала лишь первые шаги для разрушения действующего миропорядка. Сегодня этот процесс идет полным ходом. Кто еще сегодня верит в способность ООН разрешать мировые конфликты — на Украине, на Ближнем востоке, не говоря уже о преодолении глобальных вызовов?
Брок, видя опасность такого развития, попытался найти аргументы, чтобы произвол Америки, которая после развала Советского Союза рьяно взялась за построение нового миропорядка, подчинить логике закона, спасая тем самым идею мира через закон. Главным здесь является вопрос о том, что сильнее: логика власти или логика закона? Власть, следуя своей внутренней логике (сохранение власти любым путем), всегда стремиться использовать закон в своих интересах, то есть манипулировать им. Помогает ей в этом то, что формальное равенство закона в конституционном государстве само по себе еще не гарантирует равенство в использовании закона — ни в плане его формулирования, ни в плане его применения. То есть у власти всегда есть лазейка обойти закон. Брок пишет: «Таким образом, у политических деятелей возникает соблазн сделать доступным то, что пока считается недоступным».
Тем не менее Брок верит в силу закона и пишет: «У манипуляции законом есть пределы, которые заложены в самой природе закона; это связано со спецификой закона, суть которой заключается в том, что закон не дает ответ на все вопросы по достижению конкретных целей, иначе это был бы уже не закон (и как таковой уже не мог быть использован для легализации конкретных случаев). Тот, кто использует язык закона, подчиняется логике закона, потому что в противном случае ссылка на закон была бы политически бессмысленной. В этом отношении каждая ссылка на закон — это акт самоподчинения закону (Selbstbindung an das Recht)».
Поэтому логика закона в конституционном государстве предполагает логику самоподчинения закону, иначе это не конституционное государство. В международных отношениях самоподчинение закону играет еще большую роль. Брок пишет: «Международное право также имеет границы, связанные с манипуляцией и коррумпированием закона, присущие природе международного права как такового. Тот, кто использует язык международного права, подчиняется правилам, которые исходят из категорий права, и, тем самым, должны подчиняться акту самоподчинения закону. Поскольку на международном уровне нет монополии на применение силы, самоподчинение закону имеет особое значение. Поскольку именно здесь неравномерное развитие и неравномерное распределение власти оказывают гораздо большее влияние, чем при применении закона в рамках национального государства».
Но здесь Брок сталкивается с очень трудным вопросом: кто должен следовать принципу самоподчинения международному праву? По сути все без исключения, как и в случае с известным парадоксом, на который ссылается Брок: «Свобода отдельного человека может быть реализована только в том случае, если ее признают все без исключения». Брок считает, что это должно быть выгодным как для сильных мира сего, так и для слабых. Он пишет: «Положения Устава ООН обязывают все государства-члены следовать им в своем поведении. Поскольку решения принимаются самими государствами, то это добровольные обязательства. Они основаны на понимании того, что связь политики с международным правом создает определенные ожидания, которые в децентрализованной системе власти соответствуют собственным интересам государств. Это в равной степени относится к интересам сильных и слабых государств. Сильные мира сего стремятся сэкономить на отстаивании своих интересов за счет легализации международных отношений; слабые заинтересованы в легализации этих отношений, поскольку надеются, что смогут использовать закон против необоснованных претензий сильных и в то же время высказать свои собственные претензии к сильным, сделав их предметом юридического дискурса».
Но как быть, если даже самые сильные, в данном случае Америка, грубо нарушают принцип самоподчинения закону? Брок видит в этом двойственность международного права в том миропорядке, где торжествует децентрализованная система власти, то есть каким он и является на сегодняшний день. Он пишет: «В этом смысле стремление к автономии и самоподчинение закону в международной политике следует рассматривать как две стороны одной и той же медали, то есть как самоутверждение в децентрализованной системе власти. Единство стремления к автономии и самоподчинение закону следует понимать с политологической точки зрения как амбивалентность права».
В этом диалектическом единстве между стремлением государств к независимости и необходимости следовать международным законам Брок пытается найти правовые механизмы, которые бы позволяли избегать произвола с обеих сторон: слишком большой независимости с одной стороны и слишком большим принуждением к закону с другой стороны. Особое значение он придает так называемому стандарту целесообразности (Standard der Angemessenheit), то есть к правовым нормам, которые влияют на поведение субъектов права. Он пишет: «Эффективность международного права определяется не только тем, во сколько оно обходится и насколько действенны коллективные санкции (в соответствии с главой VII Устава ООН). Намного важнее то, насколько все эти меры воспринимаются как целесообразные». Для уточнения: в Главе VII Устав ООН речь идет о коллективных мерах по устранению угрозы или нарушения мира и актов агрессии.
Таким образом, целесообразность в международной политике для Брока и есть тот самый механизм, который должен регулировать диалектическое развитие международного права, постоянно находящегося в движении. Вера Брока в стандарт целесообразности настолько велика, что он в маргинализации ООН со стороны США не видит маргинализацию самого действующего международного права. Он пишет: «Политика связана правилами, которые она сама устанавливает, но эти правила постоянно меняются под воздействием политической практики. Исходя из этого мы сегодня ни в коем случае не наблюдаем прогрессирующей маргинализации международного права, а, скорее, обострение борьбы за то, что считается целесообразным с точки зрения этого права».
Больше всего Брока волнует не стремление стран к суверенитету, а попытки этот суверенитет ограничить, в частности, в форме борьбы за права человека или гуманитарной интервенции. Он пишет: «В этом свете следует рассматривать дебаты о законности или необходимости гуманитарной интервенции. Они отражают растущее напряжение между определением материально-правовых норм на международном уровне (права человека) и сохранением процедурных норм, которые определяются стремлением государств к максимальной автономии в своих действиях (режим голосования в Совете Безопасности). С точки зрения западных демократий считается целесообразным защищать права человека на международном уровне; однако даже и особенно среди этих демократических стран весьма спорным является вопрос о том, насколько международная защита прав человека возможна в условиях культурного многообразия. Но именно в этой области становится очевидным различие между войной и миром как различие между произвольным применением силы и узаконенным применением силы. На сегодняшний день не было ни одного случая «гуманитарной интервенции», в котором использование гуманитарных мотивов было бы бесспорным. Поскольку здесь границы допустимого велики, особенно важно соблюдать правила коллективного миротворчества. Только так можно противостоять попыткам использовать гуманитарные мотивы только для того, чтобы скрыть другие цели вмешательства».
Упоминание Брок о коллективном миротворчестве при сдерживании произвола сильных мира сего, в данном случае США, особенно важно. От этого во многом зависит не только дальнейшее развитие мирового порядка, но, собственно, и судьба идеи мира через право. К такому выводу приходишь, знакомясь с итоговым резюме Брока к своему исследованию. Он пишет: «С точки зрения политологии, закон — это ресурс власти; однако он может быть эффективным в качестве такового только до тех пор, пока те, кому он адресован, признают его в качестве закона. В этом отношении любая ссылка политика на закон всегда представляет собой форму инструментализации закона и в то же время обязательство перед ним. Иными словами, обращение к закону никогда не ограничивается его применением, но всегда является также актом правовой политики. Это не обесценивает закон, но подчеркивает, что выработка новых стандартов целесообразности в решении соответствующих вопросов мировой политики на законной основе не совсем безнадежна. Исходя из этого, важно укреплять и развивать существующие подходы к созданию глобального правового порядка в рамках Организации Объединенных Наций. Удастся ли это сделать — неизвестно».
В 2004 Брок еще надеется на то, что ООН удастся установить всемирный правовой порядок, хотя и сомневается в этом. В 2022 году, после начала российской спецоперации на Украине, его призыв решительно соблюдать принципы Устава ООН звучит уже как акт отчаяния. Он пишет: «Право всегда оспаривается. Решающим фактором является то, является ли предметом спора действенность закона или его применяемость. В этом споре от всех государств сейчас, как никогда, требуется решительно отстаивать принципы Устава ООН. В условиях глобальной смены власти, которая уже происходит, это жизненно важно». (2)
Но как отстаивать принципы ООН, когда даже в таком важном вопросе, как правовая оценка конфликта на Украине, в ООН нет полного единства? Россия оправдывает свои действия сложившейся после окончания Холодной войны международной практикой. Для нее признание независимости Крыма и республик Донбасса равно признанию независимости Косово, а примером для спецоперации на Украине послужили многочисленные спецоперации НАТО и США. Брок пишет: «Даже Путин чувствует себя обязанным оправдывать свою войну против Украины ссылками на международное право. Даже если речь идет о совершенно разных конфликтах, для него, по крайней мере для незападной аудитории, удобно опираться на сомнительные с точки зрения международного права аргументы, которые использует Запад для оправдания применения силы в «войне с террором» и вмешательства во внутренние конфликты (Косово 1999 года, Ирак 2003 года)». (3)
Аргументы Путина находят немало сторонников по всему свету, разделив мировое сообщество на два фронта. В начале марта 2022 года на Генеральной Ассамблее ООН 141 государство осудило Россию, а пятьдесят государств, включая Индию, ЮАР, Бразилию и Мексику, не говоря уже о Китае, не присоединились к санкционной политике Запада в отношении России. Принцип коллективного миротворчества дал сбой, ООН в очередной раз показала свою беспомощность в сдерживании конфликтов. Можно с уверенностью сказать, что роль ООН в установлении правового миропорядка, о чем писал Брок в 2004 году, за последние 10 лет не только не усилилась, но еще больше ослабла. Почему?
В 2004 году, задолго до конфликта на Украине, Брок сам дает ответ на этот вопрос. В своих рассуждениях он приводит тезис, который звучит как аксиома: «Господствующий закон — это всегда закон тех, кто господствует, но потому он и господствующий закон». Словом, кто господствует в мире, тот и определяет закон, обязательный к исполнению. Как известно, после окончания Второй мировой войны международное право определяли страны-победители в этой войне, то есть США, Англия, Франция, Россия и Китай. Устав ООН и Совет безопасности — это два важнейших инструмента послевоенного миропорядка. После окончания Холодной войны ситуация в корне изменилась: господство в мире перешло к США. То есть США, согласно аксиоме, и должны сегодня определять господствующий закон, который не всегда может соответствовать уставным принципам ООН. Другими словами, на место старого международного права должен прийти новый, который и должен стать господствующим — согласно новой расстановки международных сил.
Изменение международного права — это естественный процесс. Об этом напоминает Брок, ссылаясь на Иммануила Канта: «Тот представлял себе прочный международно-правовой мир не как нечто постоянное, а как исторический процесс, который будет переживать постоянные неудачи, но не зайдет в тупик». (4) Вопрос в другом: что может предложить США в качестве нового миропорядка, победив в Холодной войне и став единственной супердержавой? Естественно, только такую мировую систему, где все главные решения исходят из одного центра, то есть из Вашингтона. Такой миропорядок — это централизованная система власти, а еще проще — планетарная империя, которая и должна будет заботиться о мире и процветании всех народов планеты, опираясь на американские идеалы свободы и поддержания мира.
Но это совсем не тот децентрализованный мир, о котором в 2004 году писал Брок и который сформировался после окончания Холодной войны. Элементы такого мира, основанного на децентрализованной системе власти, и нашли свое отражение в Уставе ООН: коллективное миротворчество, самоподчинение действующим правилам и нормам ведения войны, главная роль Совета безопасности в сдерживании войн, следование стандарту целесообразности. За последние двадцать лет Америка, несмотря на все предостережения Брока, фактически разрушила все эти основы децентрализованной системы власти, созданных после Второй мировой войны.
Это и понятно: у любой империи своя логика развития. Коллективное миротворчество? Россия еще задолго до 2022 года была исключена из процесса формирования нового миропорядка. Сдерживание войн через механизмы ООН? Они уже давно подорваны в результате бомбардировок Югославии и войны в Ираке. Самоподчинение действующим нормам и правилам действующего международного права? Американцы давно их игнорируют, на что указывает, например, Брок в случае с пленными в Гуантанамо. Следование стандарту целесообразности? Это сегодня звучит насмешкой в условиях тотального санкционного давления со стороны США. Маргинализируя ООН, Америка все больше перенимает на себя ее функции.
В своем интервью «Размышления о войне и мире в прошлом и настоящем. Беседа с Лотар Броком» (2019), то есть еще до российской спецоперации на Украине, Брок вынужден был признаться, что искусство заканчивать войны окончательно потеряно. Он ссылается на максиму Иммануила Канта, которая гласит, «что ни один мирный договор не должен давать материал для новых войн», а в качестве примера ссылается на Версальский мирный договор (1919), который привел не к миру в Европе, а к национал-социализму, Второй мировой войне и Холокосту. (5)
На имперской основе построена и западная демократия: экономическая политика Запада определяется в Нью-Юрке, а политика — в Вашингтоне. Другого опыта у Запада просто нет. Западные демократии потому и не воюют между собой, так как они связаны между собой централизованной властью. Если где-то на Западе намечается стремление к самостоятельности, оно тут же подавляется. Примером тому может служить Франция времен Шарля де Голя или Германия в период противодействия планам США по изоляции России и включения Украины и Грузии в состав НАТО. Визиты руководителей западных стран в Вашингтон сегодня напоминают поездки русских князей к правителям Монгольской империи за ярлыком на правление. Это продолжалось до тех пор, пока российские княжества не стали достаточно сильными, чтобы противостоять татаро-монгольскому игу.
В геополитическом дискурсе противостояние между централизованной и децентрализованной системами власти называется борьбой концепций однополярного и многополярного мира. Роль в строительстве многополярного мира все больше перенимают на себя страны БРИКС. Голос этой организации в разрешение мировых проблем звучит все громче. То же самое можно сказать и об основах миропорядка в децентрализованном мире, включая коллективное миротворчество: в БРИКС они все больше находят свою постоянную прописку, мобилизуя страны на противодействие дальнейшей маргинализации ООН.
1. Здесь и далее: https://www.jstor.org/stable/resrep14628
2. https://www.fr.de/politik/ist-das-voelkerrecht-am-ende-91943915.html
3. Ebenda
4. Ebenda
Таким образом, не отказ от войны как таковой в силу американского идеала свободы и мира, а ее сдерживание объединяет два миропорядка — в континентальной Европе до Первой мировой войны на основе Вестфальского мирного договора и на всей планете после Второй мировой мировой войны на основе решений Ялтинской конференции. Оба миропорядка доказали свою эффективность: континентальная Европа на четыре столетия освободилась от кровавых гражданских и религиозных войн, а послевоенный мир не допустил атомной катастрофы. Именно в эти периоды идея мира через право приобрела свой истинный смысл, а коллективное миротворчество получило свое дальнейшее развитие.
В любом случае запрет на насилие в Уставе ООН изначально не отвергал возможность военного конфликта: отказ от войны по американскому образцу терял всякий смысл в эпоху Холодной войны, в условиях тотального противостояния двух систем и двух мировых держав. Военные конфликты были неизбежными, но задача Совета безопасности как раз и состояла в том, чтобы их как можно быстрее устранять.
О недостатках в деятельности Лиги наций написано много, но, безусловно,
Главные решения на мирной Парижской конференции (1918-1919) принимали победители, то есть Англия и Франция, при активном участии в обсуждении всех документов представителей США.
при активной поддержке США.
немаловажную роль здесь сыграл и тот факт, что в своей работе
Один из основных принципов нового миропорядка в Лиге наций сформулировала американская делегация, делая упор на отмену войны — как идеал свободы и мира, провозглашенного на американском континенте.
Коллективное миротворчество как основа современного международного права не совместима с имперскими притязаниями Америки
Коллективное миротворчество в международной политике — центральная тема в исследованиях Брока. Он связывает эту тему с идеей мира через право и обращается к эпохе просвещения, когда в Европе не отвергали войну как таковую, но искали пути ее сдерживания. Он пишет: «Идея мира — это часть истории войны. На протяжении всей истории мир всегда оставался межвоенным периодом. Проект Просвещения заключается в том, чтобы преодолеть эту связь между войной и миром и отменить ее в глобальном правовом порядке. С точки зрения Просвещения, освобождение мира от оков войны означает подчинение насилия закону. Поэтому речь идет не об отмене всякого рода насилия, а о сдерживании насилия в рамках правового порядка». (1)
По мнению Брока, коллективное миротворчество заключается прежде всего в сдерживании конфликтов и войн. Он пишет: «Идея мира через справедливость, как она понимается здесь, не исключает применения силы. Скорее, акцент делается на их правовом сдерживании (коллективном миротворчестве)». Таким свойством сдерживания войн и конфликтов обладало Европейское общественное право, Jus Publicum Europaeum, которое Брок называет классическим международным правом. Оно ведет свое начало от Вестфальского мирного договора 1648 года и прослужило Европе верой и правдой до Первой мировой войны. Главная его заслуга состоит в том, что оно смогло положить конец кровавым гражданским и религиозным войнам средневековья и четыре века оберегала континентальную Европу от опустошительных войн.
Поскольку в континентальной Европе войны не были запрещены, то и не возникал вопрос о том, какая война справедливая, а какая нет, в чем состоит причина войны, кто агрессор, а кто должен защищать себя от агрессора и т.д. Словом, неразрешимый вопрос о justa causa отпадал сам собой, и Европа могла сосредоточиться на разработке инструментов для сдерживания войн и правил ведения войны. Брок пишет: «Классическое международное право уже пыталось законом связать применение силы. Однако оно ограничивалось в основном регулированием насилия в ходе войны. Как писал в своем фундаментальном труде «О праве войны и мира» (1625) Гуго Гроций, один из основоположников международного права, цель права состоит в том, чтобы «нестрогие обычаи и вольности, укоренившиеся в войне, свести к уровню, допустимого природой, и указать на эти границы допустимого».
Таким образом, речь идет не о формальном запрете войны или насилия, а о долгом и трудном процессе по достижению мира, то есть о том, что лежит в основе мира через право. Континентальная Европа в рамках Jus Publicum Europaeum с этой задачей успешно справлялась, опираясь на решения многочисленных конференций и механизмов мирного урегулирования конфликтов, то есть на основе коллективного миротворчества. Лишь в ходе Первой мировой войны, которая начиналась как чисто европейский конфликт, но закончилась как первый мировой военный конфликт (после вступления в войну США), Европейское общественное право перестало существовать, уступив место новому международному праву в рамках Лиги наций.
Дух коллективного миротворчества был явно нарушен: Германия, как и Советская Россия, были исключены от участия в строительстве нового миропорядка. Было принято огромное количество актов, направленных на сохранение мира, но Лиге наций так и не удалось решить самый главный вопрос — уберечь мир от начала новой мировой войны.
Архитекторы нового миропорядка после окончания Второй мировой войны попытались избежать ошибок Лиги наций. Коллективное миротворчество впервые приобрело поистине планетарный характер: ООН собрала под свое крыло почти все страны мира, а в Совет безопасности, на который была возложена главная ответственность за сохранение мира и порядка в мире, вошли, вместе с победителями в Первой мировой войне (Англией, Францией и США), еще две мировых державы — СССР и Китай. Роль ООН росла, как росла и роль коллективного миротворчества в преодолении международных конфликтов, которые, в случае их затягивания, могли привести к новой мировой войне. К концу Холодной войны был заключен целый ряд мирных договоров, вселивший надежду на мирное будущее.
Следует отметить, что коллективное миротворчество сыграло свою роль не только в преодолении военной конфронтации между Западом и СССР: оно проявило себя и в решении общих мировых проблем. Брок пишет об успешной борьбе против апартеида в Южной Африке. Но не менее важной была борьба против болезни века — оспы.
Искоренение оспы, стоившее человечеству сотен миллионов жизней, стало историей успеха не только ВОЗ, но и для всей мировой политики в период ожесточенного противостояния двух мировых держав. В 1967 году был дан официальный старт программе ВОЗ: опытные советники из 70 стран, а также министры и сотрудники программы здравоохранения были убеждены в необходимости совместной работы; было произведено 2,4 миллиарда доз вакцины; было найдено более 200 000 помощников, которые проникли во все точки земного шара — на машинах, ослах, рыбацких лодках или даже пешком в районы Африки и Азии, пострадавших от крупных наводнений, голода, гражданских войн и перемещения беженцев. Такое эпохальное мероприятие требовало понимание того, что только сообща, без политических амбиций, можно бороться с самыми опасными инфекционными заболеваниями. Запад отвечал за кампанию по вакцинации в странах своей зоны влияния, СССР — в своей. Сегодня такое сотрудничество представляется весьма проблематичным, что, собственно, и показала борьба с короновирусом.
Вместе с Холодной войной закончилось и коллективное миротворчество. Из процесса формирования нового мира — за ненадобностью — были выброшены проигравшие в Холодной войне страны, прежде всего Россия. История повторилась: сегодня, как и сто лет назад, судьбу мира решает не все мировое сообщество (Запад — это еще не все мировое сообщество), а клан победителей. Можно смело говорить об обратном отсчете времени, о возврате к эпохе межвоенного времени (1918-1939), когда Европейское общественное право было разрушено, а новое еще не вступило в силу. Такой поворот в мировом политики связан с огромными рисками, вплоть до начала новой, теперь уже атомной войны, что, собственно, и беспокоит сегодня весь мир. Администрация Буша в борьбе с терроризмом сделала лишь первые шаги для разрушения действующего миропорядка. Сегодня этот процесс идет полным ходом. Кто еще сегодня верит в способность ООН разрешать мировые конфликты — на Украине, на Ближнем востоке, не говоря уже о преодолении глобальных вызовов?
Брок, видя опасность такого развития, попытался найти аргументы, чтобы произвол Америки, которая после развала Советского Союза рьяно взялась за построение нового миропорядка, подчинить логике закона, спасая тем самым идею мира через закон. Главным здесь является вопрос о том, что сильнее: логика власти или логика закона? Власть, следуя своей внутренней логике (сохранение власти любым путем), всегда стремиться использовать закон в своих интересах, то есть манипулировать им. Помогает ей в этом то, что формальное равенство закона в конституционном государстве само по себе еще не гарантирует равенство в использовании закона — ни в плане его формулирования, ни в плане его применения. То есть у власти всегда есть лазейка обойти закон. Брок пишет: «Таким образом, у политических деятелей возникает соблазн сделать доступным то, что пока считается недоступным».
Тем не менее Брок верит в силу закона и пишет: «У манипуляции законом есть пределы, которые заложены в самой природе закона; это связано со спецификой закона, суть которой заключается в том, что закон не дает ответ на все вопросы по достижению конкретных целей, иначе это был бы уже не закон (и как таковой уже не мог быть использован для легализации конкретных случаев). Тот, кто использует язык закона, подчиняется логике закона, потому что в противном случае ссылка на закон была бы политически бессмысленной. В этом отношении каждая ссылка на закон — это акт самоподчинения закону (Selbstbindung an das Recht)».
Поэтому логика закона в конституционном государстве предполагает логику самоподчинения закону, иначе это не конституционное государство. В международных отношениях самоподчинение закону играет еще большую роль. Брок пишет: «Международное право также имеет границы, связанные с манипуляцией и коррумпированием закона, присущие природе международного права как такового. Тот, кто использует язык международного права, подчиняется правилам, которые исходят из категорий права, и, тем самым, должны подчиняться акту самоподчинения закону. Поскольку на международном уровне нет монополии на применение силы, самоподчинение закону имеет особое значение. Поскольку именно здесь неравномерное развитие и неравномерное распределение власти оказывают гораздо большее влияние, чем при применении закона в рамках национального государства».
Но здесь Брок сталкивается с очень трудным вопросом: кто должен следовать принципу самоподчинения международному праву? По сути все без исключения, как и в случае с известным парадоксом, на который ссылается Брок: «Свобода отдельного человека может быть реализована только в том случае, если ее признают все без исключения». Брок считает, что это должно быть выгодным как для сильных мира сего, так и для слабых. Он пишет: «Положения Устава ООН обязывают все государства-члены следовать им в своем поведении. Поскольку решения принимаются самими государствами, то это добровольные обязательства. Они основаны на понимании того, что связь политики с международным правом создает определенные ожидания, которые в децентрализованной системе власти соответствуют собственным интересам государств. Это в равной степени относится к интересам сильных и слабых государств. Сильные мира сего стремятся сэкономить на отстаивании своих интересов за счет легализации международных отношений; слабые заинтересованы в легализации этих отношений, поскольку надеются, что смогут использовать закон против необоснованных претензий сильных и в то же время высказать свои собственные претензии к сильным, сделав их предметом юридического дискурса».
Но как быть, если даже самые сильные, в данном случае Америка, грубо нарушают принцип самоподчинения закону? Брок видит в этом двойственность международного права в том миропорядке, где торжествует децентрализованная система власти, то есть каким он и является на сегодняшний день. Он пишет: «В этом смысле стремление к автономии и самоподчинение закону в международной политике следует рассматривать как две стороны одной и той же медали, то есть как самоутверждение в децентрализованной системе власти. Единство стремления к автономии и самоподчинение закону следует понимать с политологической точки зрения как амбивалентность права».
В этом диалектическом единстве между стремлением государств к независимости и необходимости следовать международным законам Брок пытается найти правовые механизмы, которые бы позволяли избегать произвола с обеих сторон: слишком большой независимости с одной стороны и слишком большим принуждением к закону с другой стороны. Особое значение он придает так называемому стандарту целесообразности (Standard der Angemessenheit), то есть к правовым нормам, которые влияют на поведение субъектов права. Он пишет: «Эффективность международного права определяется не только тем, во сколько оно обходится и насколько действенны коллективные санкции (в соответствии с главой VII Устава ООН). Намного важнее то, насколько все эти меры воспринимаются как целесообразные». Для уточнения: в Главе VII Устав ООН речь идет о коллективных мерах по устранению угрозы или нарушения мира и актов агрессии.
Таким образом, целесообразность в международной политике для Брока и есть тот самый механизм, который должен регулировать диалектическое развитие международного права, постоянно находящегося в движении. Вера Брока в стандарт целесообразности настолько велика, что он в маргинализации ООН со стороны США не видит маргинализацию самого действующего международного права. Он пишет: «Политика связана правилами, которые она сама устанавливает, но эти правила постоянно меняются под воздействием политической практики. Исходя из этого мы сегодня ни в коем случае не наблюдаем прогрессирующей маргинализации международного права, а, скорее, обострение борьбы за то, что считается целесообразным с точки зрения этого права».
Больше всего Брока волнует не стремление стран к суверенитету, а попытки этот суверенитет ограничить, в частности, в форме борьбы за права человека или гуманитарной интервенции. Он пишет: «В этом свете следует рассматривать дебаты о законности или необходимости гуманитарной интервенции. Они отражают растущее напряжение между определением материально-правовых норм на международном уровне (права человека) и сохранением процедурных норм, которые определяются стремлением государств к максимальной автономии в своих действиях (режим голосования в Совете Безопасности). С точки зрения западных демократий считается целесообразным защищать права человека на международном уровне; однако даже и особенно среди этих демократических стран весьма спорным является вопрос о том, насколько международная защита прав человека возможна в условиях культурного многообразия. Но именно в этой области становится очевидным различие между войной и миром как различие между произвольным применением силы и узаконенным применением силы. На сегодняшний день не было ни одного случая «гуманитарной интервенции», в котором использование гуманитарных мотивов было бы бесспорным. Поскольку здесь границы допустимого велики, особенно важно соблюдать правила коллективного миротворчества. Только так можно противостоять попыткам использовать гуманитарные мотивы только для того, чтобы скрыть другие цели вмешательства».
Упоминание Брок о коллективном миротворчестве при сдерживании произвола сильных мира сего, в данном случае США, особенно важно. От этого во многом зависит не только дальнейшее развитие мирового порядка, но, собственно, и судьба идеи мира через право. К такому выводу приходишь, знакомясь с итоговым резюме Брока к своему исследованию. Он пишет: «С точки зрения политологии, закон — это ресурс власти; однако он может быть эффективным в качестве такового только до тех пор, пока те, кому он адресован, признают его в качестве закона. В этом отношении любая ссылка политика на закон всегда представляет собой форму инструментализации закона и в то же время обязательство перед ним. Иными словами, обращение к закону никогда не ограничивается его применением, но всегда является также актом правовой политики. Это не обесценивает закон, но подчеркивает, что выработка новых стандартов целесообразности в решении соответствующих вопросов мировой политики на законной основе не совсем безнадежна. Исходя из этого, важно укреплять и развивать существующие подходы к созданию глобального правового порядка в рамках Организации Объединенных Наций. Удастся ли это сделать — неизвестно».
В 2004 Брок еще надеется на то, что ООН удастся установить всемирный правовой порядок, хотя и сомневается в этом. В 2022 году, после начала российской спецоперации на Украине, его призыв решительно соблюдать принципы Устава ООН звучит уже как акт отчаяния. Он пишет: «Право всегда оспаривается. Решающим фактором является то, является ли предметом спора действенность закона или его применяемость. В этом споре от всех государств сейчас, как никогда, требуется решительно отстаивать принципы Устава ООН. В условиях глобальной смены власти, которая уже происходит, это жизненно важно». (2)
Но как отстаивать принципы ООН, когда даже в таком важном вопросе, как правовая оценка конфликта на Украине, в ООН нет полного единства? Россия оправдывает свои действия сложившейся после окончания Холодной войны международной практикой. Для нее признание независимости Крыма и республик Донбасса равно признанию независимости Косово, а примером для спецоперации на Украине послужили многочисленные спецоперации НАТО и США. Брок пишет: «Даже Путин чувствует себя обязанным оправдывать свою войну против Украины ссылками на международное право. Даже если речь идет о совершенно разных конфликтах, для него, по крайней мере для незападной аудитории, удобно опираться на сомнительные с точки зрения международного права аргументы, которые использует Запад для оправдания применения силы в «войне с террором» и вмешательства во внутренние конфликты (Косово 1999 года, Ирак 2003 года)». (3)
Аргументы Путина находят немало сторонников по всему свету, разделив мировое сообщество на два фронта. В начале марта 2022 года на Генеральной Ассамблее ООН 141 государство осудило Россию, а пятьдесят государств, включая Индию, ЮАР, Бразилию и Мексику, не говоря уже о Китае, не присоединились к санкционной политике Запада в отношении России. Принцип коллективного миротворчества дал сбой, ООН в очередной раз показала свою беспомощность в сдерживании конфликтов. Можно с уверенностью сказать, что роль ООН в установлении правового миропорядка, о чем писал Брок в 2004 году, за последние 10 лет не только не усилилась, но еще больше ослабла. Почему?
В 2004 году, задолго до конфликта на Украине, Брок сам дает ответ на этот вопрос. В своих рассуждениях он приводит тезис, который звучит как аксиома: «Господствующий закон — это всегда закон тех, кто господствует, но потому он и господствующий закон». Словом, кто господствует в мире, тот и определяет закон, обязательный к исполнению. Как известно, после окончания Второй мировой войны международное право определяли страны-победители в этой войне, то есть США, Англия, Франция, Россия и Китай. Устав ООН и Совет безопасности — это два важнейших инструмента послевоенного миропорядка. После окончания Холодной войны ситуация в корне изменилась: господство в мире перешло к США. То есть США, согласно аксиоме, и должны сегодня определять господствующий закон, который не всегда может соответствовать уставным принципам ООН. Другими словами, на место старого международного права должен прийти новый, который и должен стать господствующим — согласно новой расстановки международных сил.
Изменение международного права — это естественный процесс. Об этом напоминает Брок, ссылаясь на Иммануила Канта: «Тот представлял себе прочный международно-правовой мир не как нечто постоянное, а как исторический процесс, который будет переживать постоянные неудачи, но не зайдет в тупик». (4) Вопрос в другом: что может предложить США в качестве нового миропорядка, победив в Холодной войне и став единственной супердержавой? Естественно, только такую мировую систему, где все главные решения исходят из одного центра, то есть из Вашингтона. Такой миропорядок — это централизованная система власти, а еще проще — планетарная империя, которая и должна будет заботиться о мире и процветании всех народов планеты, опираясь на американские идеалы свободы и поддержания мира.
Но это совсем не тот децентрализованный мир, о котором в 2004 году писал Брок и который сформировался после окончания Холодной войны. Элементы такого мира, основанного на децентрализованной системе власти, и нашли свое отражение в Уставе ООН: коллективное миротворчество, самоподчинение действующим правилам и нормам ведения войны, главная роль Совета безопасности в сдерживании войн, следование стандарту целесообразности. За последние двадцать лет Америка, несмотря на все предостережения Брока, фактически разрушила все эти основы децентрализованной системы власти, созданных после Второй мировой войны.
Это и понятно: у любой империи своя логика развития. Коллективное миротворчество? Россия еще задолго до 2022 года была исключена из процесса формирования нового миропорядка. Сдерживание войн через механизмы ООН? Они уже давно подорваны в результате бомбардировок Югославии и войны в Ираке. Самоподчинение действующим нормам и правилам действующего международного права? Американцы давно их игнорируют, на что указывает, например, Брок в случае с пленными в Гуантанамо. Следование стандарту целесообразности? Это сегодня звучит насмешкой в условиях тотального санкционного давления со стороны США. Маргинализируя ООН, Америка все больше перенимает на себя ее функции.
В своем интервью «Размышления о войне и мире в прошлом и настоящем. Беседа с Лотар Броком» (2019), то есть еще до российской спецоперации на Украине, Брок вынужден был признаться, что искусство заканчивать войны окончательно потеряно. Он ссылается на максиму Иммануила Канта, которая гласит, «что ни один мирный договор не должен давать материал для новых войн», а в качестве примера ссылается на Версальский мирный договор (1919), который привел не к миру в Европе, а к национал-социализму, Второй мировой войне и Холокосту. (5)
На имперской основе построена и западная демократия: экономическая политика Запада определяется в Нью-Юрке, а политика — в Вашингтоне. Другого опыта у Запада просто нет. Западные демократии потому и не воюют между собой, так как они связаны между собой централизованной властью. Если где-то на Западе намечается стремление к самостоятельности, оно тут же подавляется. Примером тому может служить Франция времен Шарля де Голя или Германия в период противодействия планам США по изоляции России и включения Украины и Грузии в состав НАТО. Визиты руководителей западных стран в Вашингтон сегодня напоминают поездки русских князей к правителям Монгольской империи за ярлыком на правление. Это продолжалось до тех пор, пока российские княжества не стали достаточно сильными, чтобы противостоять татаро-монгольскому игу.
В геополитическом дискурсе противостояние между централизованной и децентрализованной системами власти называется борьбой концепций однополярного и многополярного мира. Роль в строительстве многополярного мира все больше перенимают на себя страны БРИКС. Голос этой организации в разрешение мировых проблем звучит все громче. То же самое можно сказать и об основах миропорядка в децентрализованном мире, включая коллективное миротворчество: в БРИКС они все больше находят свою постоянную прописку, мобилизуя страны на противодействие дальнейшей маргинализации ООН.
1. Здесь и далее: https://www.jstor.org/stable/resrep14628
2. https://www.fr.de/politik/ist-das-voelkerrecht-am-ende-91943915.html
3. Ebenda
4. Ebenda