Кто распределяет ресурсы, тот определяет мировой порядок. Это еще одна аксиома в развитии международных отношений. При этом мы говорим не только о материальных ресурсах, но и о ресурсах вообще: человеческих, интеллектуальных, финансовых и т. д. Более того, четвертая индустриальная революция на первое место ставит как раз не материальные, а интеллектуальные ресурсы, борьба за которые уже началась. Поэтому США, если они планируют осуществить глобальное лидерство, необходим контроль над всеми мировыми ресурсами. Но начинать они должны, естественно, с мировых материальных ресурсов, контроль над распределением которым после развала Советского Союза претерпел глобальные изменения.
О решающей роли материальных ресурсов в борьбе за современный миропорядок пишет в своей статье для журнала Rotary под названием «Что удерживает мир вместе — и почему он разваливается на части» (2017) политолог Ульрих Менцель. Он не ссылается на концепцию устойчивого развития человечества, разработанной Римским клубом еще в начале 1970-х годов, но в целом исходит из тех же самых предпосылок: рост населения земли вместе с ростом его благосостояния на фоне дефицита материальных ресурсов во многом определяет накал конфликтов в современном мире. Менцель пишет: «Парадоксально, но одна из главных причин переломного момента заключается в том, что в значительной части мира «развитие» догоняет, а в старых индустриальных странах оно продолжается без остановки. Это означает экономический рост, улучшение питания и медицинского обслуживания и, как следствие, рост населения с увеличением продолжительности жизни и дохода на душу населения. В течение жизни население Земли удвоилось и составляет более 7,5 миллиарда человек. Все это приводит к увеличению эксплуатации почвы, потребления сырья, энергии, воды и воздуха, что влечет за собой изменение климата, которому особенно подвержены засушливые регионы. Это приводит к конфликтам за распределение все более скудных ресурсов и новым формам колониализма». (1)
Но ухудшение ситуации в мире не влечет за собой соответствующую реакцию мирового сообщества, считает Менцель. Потребность в мировом порядке растет, а возможности для его построения сокращаются. Он особо выделяет два варианта возможного развития дальнейших событий. Первый — в сторону анархии, второй — в сторону кооперации, отражая классический спор между двумя парадигмами в развитии международных отношений — реализма и либерализма. Менцель пишет: «Принцип самопомощи соответствует реалистическому мышлению. Каждое государство старается как можно лучше защитить свои интересы собственными силами. Для сильных государств это более реально, чем для слабых, тем более что у них всегда есть возможность для самоизоляции. А вот идеалистическое мышление способствует сотрудничеству между государствами через договоры, международные организации, международное право и действия, основанные на нормах и общих ценностях. Закон заменяет силу.»
Поскольку государства развиваются неравномерно, то второй вариант Менцель считает более предпочтительным, агитируя тем самым за гегемонистскую модель распределения ресурсов. Он пишет: «Если иерархия мировых государств является необходимой, поскольку существует неравенство между государствами, то гегемонистская и имперская модели являются очевидным выбором. Великие державы обеспечивают порядок от имени мирового сообщества. (Благожелательный) гегемон полагается на свое превосходство и признание со стороны тех, кто следует за ним, потому что он гарантирует порядок, предоставляя его сторонникам международные общественные блага, которыми они могут пользоваться почти бесплатно».
Имперская модель хорошо зарекомендовала себя во время Холодной войны, когда за распределение ресурсов отвечали две империи — американская и советская. Менцель пишет: «После 1945 года США взяли на себя роль гегемона над западным миром и над всем миром после 1990 года. Империя выполняет свою функцию регулятора через доминирование, предоставляя своим подданным клубные блага и опираясь на их ресурсы. Советский Союз принадлежал к этому типу с 1945 по 1990 год. … Биполярный миропорядок до 1990 года означал, что США в целом отвечали за распределение международных общественных благ, а Советский Союз — за региональные клубные блага для стран Варшавского договора».
Менцель делает свой главный вывод: «Вопрос о международном порядке, таким образом, сводится к тому, кто, как и в чьих интересах обеспечивает международные общественные блага, такие как (военная) безопасность и (экономическая) стабильность». С этих позиций он рассматривает развитие мирового порядка после окончания Холодной войны. Шансы для Запада стать единственным надежным регулятором при распределении мировых благ были неплохие. Менцель пишет: «Переход к однополярному миру после 1990 года расширил сферу влияния США при распределении общественных благ. Это включало в себя мировую торговлю и финансовую систему с долларом США в качестве мировых денег и США в качестве основного кредитора, обеспечивая безопасности танкерных маршрутов в Персидском заливе, а также работу глобальной системы связи, информации и ориентации через Интернет и GPS. После терактов 11 сентября 2001 года к этому добавилась роль США как мирового полицейского, ведущего войну с террором с помощью своих беспилотников и секретных служб».
Но США не справились со своей новой ролью: ноша оказалась не по плечу. Менцель пишет: «Когда администрация Обамы вступила в должность, проявились признаки того, что США больше не могут или даже не хотят играть роль гегемона в одиночку (одновременный дефицит бюджета и торговли). Это связано с тем, что их экономические показатели ослабевают из-за жесткой конкуренции со стороны новых индустриальных стран Азии, прежде всего Китая и Индии, а также с тем, что спрос на международные общественные блага продолжает расти. Дилемма между статусом ведущей державы и реальным положением дел потребовала разделения бремени, прежде всего с халявщиками. Для страны такого размера, как США, существует также альтернатива изоляционизма. Из «Броненосца» США превратились в „Крепость“, „Америка №1“ — в „Америку прежде всего“. Трамп отдает предпочтение этой альтернативе и готов пожертвовать положением гегемона ради сохранения статуса индустриальной державы».
Курс Трампа на изоляцию означает конец порядка, основанного на гегемонии, в данном случае — американской гегемонии. Менцель пишет: «Если он действительно реализует объявленный изоляционистский курс, отменив международные соглашения и отказавшись от организаций, которые США сами создавали после 1945 года, то некому будет распределять международные ресурсы, что важно для единства мира. Ставя под сомнение западное сообщество с его ценностями, он лишает США «мягкой силы», характерной для гегемонистской державы. Идеалистическая идея о том, что все могут выиграть благодаря сотрудничеству, заменяется реалистичным принципом самопомощи, который рассматривает глобальную политику как игру с нулевым результатом. Если выигрывает один, то другой должен проигрывать. В этом смысле мы сегодня переживаем конец послевоенного порядка».
Если проигрывает США, то выигрывает Китай. Менцель — не без сожаления — констатирует: «Потрясения 1989/90 годов не были столь фундаментальными, потому что они привели «всего лишь» к расширению либерального американского миропорядка за счет советской империи. Кандидатом на установление нового порядка в будущем является Китай. Однако он не будет основываться на ценностях западного сообщества».
Дело в том, что Китай активно создает свою, независимою от Запада систему распределения мировых ресурсов. Это и делает его лидером при создании нового мирового порядка. Менцель пишет: «Китай, чей национальный продукт превысит американский примерно в 2030 году, был бы первым кандидатом на то, чтобы разделить бремя ответственности Америки при распределении ресурсов. Однако, в отличие от Японии, которая в 1980-е годы считалась экономическим соперником Америки, Китай не является ее младшим партнером, а имеет собственные амбиции, поэтому отказывается разделить с Америкой бремя ответственности в тех областях, которые не отвечают интересам Китая. Свою активность Китай проявляет в Центральной Азии («Новый шелковый путь»), при асимметричной торговле с Россией, в Африке к югу от Сахары, в Красном море и Персидском заливе. Он инвестирует в сырьевые отрасли многих стран, занимается эмиграцией с целью проникновения в их внутреннюю экономику, поддерживает отношения с так называемыми государствами-изгоями, испытывающими давление со стороны Запада… Китайская модель, сочетающая в себе экономический успех с авторитарной политической системой, привлекательна для африканских и азиатских деспотов».
За Китаем следует Россия, но, как считает Менцель, исходя из собственных интересов: «Она стремится не разделить бремя с США, а уменьшить их гегемонию». Причина такой политики России — ее попытка вернуть потерянный в 1990-х годах статус мировой державы. По словам Менцеля: «Преодолев трансформационный кризис ельцинской эпохи, она проводит ревизионистскую политику, направленную на восстановление прежнего советского влияния».
Таким образом, в основу борьбы за новый мировой порядок после окончания Холодной войны легла новая борьба за ресурсы. Китай, Россия и другие страны активно занимают нишу, которую Америка добровольно освобождает им в результате своей изоляционной политики. С одной стороны, США уже не в состоянии это делать, с другой, Трамп своим изоляционизмом грозит разрушить даже то, что было создано Западом после окончания Холодной войны. Есть ли в этом какая-то логика?
Эту логику трудно найти в рассуждениях Менцеля. Он остается верен западному нарративу об имперской агрессивности России и особых амбициях Китая. Хуже всего то, что эти две мировые державы отвергают западные ценности, особенно либеральную идею создания порядка, основанного на общих для всего мира нормах и ценностях. Естественно, при этом имеются ввиду западные нормы и ценности. По сути это и есть так называемый порядок, основанный на правилах, который Запад пытается установить после окончания Холодной войны. Возможно, для представителей Запада, привыкших считать западные ценности универсальными, такой порядок кажется вполне логичным и даже неизбежным. Но для развивающихся стран западные ценности давно уже «пахнут» переворотами и цветными революциями, а либеральная идея ассоциируется у них с неолиберализмом и «Вашингтонским консенсусом», то есть по сути — с неоколониализмом. Они ищут альтернативу западному порядку, основанному на правилах, формируя протестное движение. В него неизбежно втягивается и трампизм, чему свидетельство — та паника, которую вызывает «непредсказуемая» политика Трампа.