На вопрос «Что происходит?» ответить намного легче (с этой задачей легко справляются многие), чем на вопрос «Почему это происходит?» Вникая сегодня в суть проблемы легко попасть в число инакомыслящих, теоретиков заговора, популистов, правых экстремистов, противников либерализма, консервативных революционеров или, того хуже, «понимателей» Путина. Но как раз без вопроса «Почему?» любой дискурс превращается в пустую беседу, лишенную аргументов, вернее, главным аргументов становится необходимость защищать демократию, которой угрожают все те, кто все-таки пытается найти ответ на вопрос «Почему?» Что, собственно, и демонстрирует сегодня медийный мейнстрим.
Дирка Ошманна это не пугает: вопрос «Почему?» для него намного важнее, чем вопрос «Что?». За дело он берется со всей основательностью ученого, что выгодно отличает его от многих историков и писателей, исследующих сложные отношения между Востоком и Западом Германии. Вопросов много, но главный из них, пожалуй, это вопрос о том, почему Германия до сих пор так и не стала единой? Скорее наоборот: линия разлома между Востоком и Западом Германии не уменьшаются, а становятся еще глубже. Причем, речь идет не столько об экономическом, сколько о политическом и идеологическом делении Германии на Восток и Запад, имея в виду, в частности, растущую популярность в Восточных землях партии «Альтернатива для Германии». В поиске ответов на многочисленные «почему» Ошманн исходит из тезиса, который, как он считает, во многом объясняет причины конфликта между Востоком и Западом Германии: никакого объединения на самом деле и не было. ФРГ просто-напросто колонизировала ГДР, сохранив свою конституцию, свой гимн, свой флаг, свое понимание демократии, доставшейся западным немцам в наследство от американцев.
«Восстановление Востока» по лекалам национал-социалистов
Дух колонизации кроился уже в самом названии плана по реконструкции Восточной Германии. Он носил имя «Восстановление Востока» — термин, который берет свое начало в Третьем рейхе. Ошманн пишет: «Отдел планирования рейхскомиссариата разработал план колонизации и германизации части Восточной Европы. Позже, после объединения Германии, ответственный за экономического восстановление Востока штаб цинично назвал свою программу тем же именем». Почему? Ошманн указывает на то, что после 1945 года в новообразованной Федеративной Республике так и не произошло смены элиты, костяк которой составляли чиновники нацистского режима. Как он об этом пишет: «Скорее наоборот, военная и секретная элита, государственные служащие, политический персонал, внутренние и внешние службы, ученые, врачи, университеты и школы — все остались на своих местах». (1)
Но куда важнее другое. Ошманн пишет: «‚Buschzulage‘ (компенсация западногерманским госслужащим, работающим в Восточной Германии, прим. автора) и «Восстановление Востока» — это расистские термины времен немецкого колониализма, с одной стороны, и бесчеловечное словообразование из языка нацистов — с другой: в них заложен циничный взгляд западных немцев на Восток и его максимальная терминологическая деклассированность». Таким образом, в колониальной символической политике скрыто высокомерное поведение западных немцев по отношению к восточным немцам, что, впрочем, не удивляет Ошманна. Он пишет: «Тем, у кого есть деньги и власть и, кроме того, кто определяет дискурс, есть что сказать, и они могут растолковать остальным, что они делают не так и почему. А самое интересное, они исходят при этом из своего морального превосходства, moral grandstandig par excelence, поскольку верят, возможно, под влиянием протестантской этики, что степень богатства человека находится в прямой зависимости от уровня его собственной морали». (2)
О таком понятии как моральное превосходство Запада и в особенности протестантов с их особой этикой написано много. Ошманн в качестве наглядного примера использует роман Густава Фрейтага «Приход и расход» (1885). Он пишет: «Эта важная по своему влиянию книга, сочетающая в себе реалистическую и националистическую парадигму, печаталась большими тиражами на протяжении всего XX века и достигла самых высоких показателей по продаже в период с 1918 по 1930 год и с 1945 по 1960 год, то есть непосредственно после двух мировых войн. Только за период с 1945 по 1990 год, во время экономического чуда, количество проданных в ФРГ экземпляров составило полмиллиона!» (3)
В романе «немецким ценностям» (труд, чистота, трудолюбие, пунктуальность, честность и порядочность) диаметрально противопоставляются две формы культуры и образа жизни: еврейской и поляков, олицетворяющих славян в целом. Поляки и славяне описаны в самом негативном свете: как ленивые, глупые, «беспутные», бесчестные и в принципе неспособные к настоящей культуре. Другими словами: «Фрейтаг изображает славян на Востоке как настоящих варваров, которых сначала нужно колонизировать, цивилизовать и окультурить». Национал-социалисты охотно использовали подобные стереотипы в своей пропаганде, но, отмечает Ошманн, представление о «Востоке» как о неполноценном, нецивилизованном и бескультурном регионе «глубоко въелось в немецкое сознание». И такое представление о Востоке сохраняется до сих пор. Ошманн пишет: «Очевидно, что ‚Восток‘ больше не является движением вперед, а обозначает нечто принципиально отсталое, некультурное, варварское. Негативные описания и ассоциации не прекратились и после Второй мировой войны — в терминах ‚Восточная зона‘, ‚Восточный блок‘ и ‚Восточная Европа‘, а также в пренебрежительном замечании Аденауэра о том, что за Касселем начинается ‚Валахия‘, а за Магдебургом — ‚Азия‘». (4)
После воссоединения (юридически правильнее было бы сказать — после присоединения ГДР к ФРГ) к этому списку добавилась и Восточная Германия. Ошманн пишет: «Доминирующая, исключительно западногерманская точка зрения заключается в том, что после Второй мировой войны Германия была разделена на ФРГ и ГДР, причем ФРГ осталась «Германией», а ГДР была представлена как «Восточная зона» или просто как «Зона». После падения стены в 1989 году ГДР «вошла» в состав ФРГ в соответствии со статьей 23 Основного закона и с тех пор в публичной сфере выступает в первую очередь как «Восток», который «должен быть восстановлен и нормализован». Именно так гласит публичная версия». (5)
Соответственно и восточных немцев стали представлять в лучших традициях противопоставления Запада и Востока, почти как по Густаву Фрейтагу. Ошманн пишет: «В дискурсе, который доминирует с 1989 года, ‚Восток‘ означает прежде всего уродство, глупость, лень, расизм, шовинизм, правый экстремизм и бедность, другими словами, провал по всем направлениям. (…) ‚Запад‘, с другой стороны, означает (старую) Федеративную Республику, означает ‚Германию‘ в истинном смысле этого слова, означает красоту, ум, трудолюбие, космополитизм, либерализм, демократию и богатство, другими словами, успех по всем направлениям. (…) В Древней Греции таких людей (те, кто с Востока, зам. автора) называли просто варварами. Поэтому от Востока требуют ‚нормализации‘ — что бы это ни означало, — но в то же время ему намеренно мешают это сделать экономическими, властно-политическими и дискурсивными средствами». (6)
«Нормализация» через дискредитацию
Но что означает требование «нормализации», если пока не вдаваться в вопрос о том, почему Запад как раз и мешает Востоку это сделать? На первый взгляд, речь идет о западных ценностях, которых Востоку, предположительно, не хватает. Но причем тут восточные немцы? Разве не территория Восточной Германии была центром Пруссии с ее выдающимися заслугами в формировании немецкой культуры и государственности? Разве не в Саксонии родился великий реформатор Мартин Лютер? Разве не на воротах Вюртембергской церкви (Саксония-Анхальт) вывесил он свои знаменитые тезисы? Разве не Веймар (Тюрингия) стал крупнейшим центром германского Просвещения, а в дальнейшем носить имя первой демократической республики Германии? Этот список истинно немецкого в восточных немцах можно продолжать до бесконечности. За короткий период существования ГДР оторвать восточных немцев от их старой Германии, в частности, от глубокой связи с протестантизмом, было просто невозможно. Эту связь четко выразил и сам Ошманн: «Если я еду на Запад, то есть в Англию или США, то, будучи атеистом и архипротестантом, я, естественно, чувствую себя среди пуритан как дома; в конце концов, я вырос не только в ГДР, но и в Тюрингии, то есть в среде людей с их глубочайшей ментальной и исторической связью с родиной протестантизма». (7)
Тем не менее за более чем тридцать лет восточные немцы так и не стали нормальными немцами, какими их хотел видеть Запад, а, наоборот, стали представлять собой настоящую угрозу для единства Германии. Почему? Ответ на этот вопрос Ошманн ищет прежде всего в том колониальном рвении, с которым ФРГ принялась присоединять к себе ГДР.
Первое, на что обращает внимание Ошманн, это радикальная смена элит: сразу же после воссоединения высокопоставленные должности в бывшей ГДР стали активно замещаться представителями ФРГ. При этом госслужащие из Западной Германии, которые должны были работать на Востоке, получали в качестве компенсации так называемое «Пособие Буша» — еще один символ колониальной политики. Изгнанию подверглась и интеллектуальная элита бывшей ГДР. Ошманн пишет: «В Йенском университете к середине 1990-х годов почти все профессора были заменены учеными с Запада. Смена элиты часто была необходима из-за различных идеологических и политических позиций профессоров и сотрудников, которые раньше преподавали, особенно в тех случаях, когда можно было доказать, что они работали на службу государственной безопасности ГДР, нанося вред другим людям. … Ворота, которые политически были открыты в 1989 году, были закрыты в 1990-е годы организованным способом: с одной стороны, через новые структуры, с другой — через конкретных представителей. Эта радикальная смена элиты, захватившая несколько поколений, которая с небольшой задержкой произошла и в других университетах Восточной Германии, по-прежнему приводит к тому, что профессорские должности не занимают (или не могут занимать) ученые восточногерманского происхождения, поскольку лишь немногие из них имеют шанс подготовиться к таким должностям. Даже спустя 30 лет после падения Берлинской стены в этой ситуации ничего не изменилось, потому что, и это хорошо известно, элиты рекрутируют своих наследников из собственной среды в форме структурного кумовства». (8)
Тотальной колонизации подверглись и восточногерманские СМИ. Ошманн пишет: «Через два года после 1990 года в Восточной Германии не было ни одного телеканала, ни одной радиостанции и почти ни одной газеты с постоянной читательской аудиторией, которой не руководил бы западногерманский главный редактор. … С тех пор положение дел не изменилось. Руководители всех крупных региональных газет на Востоке по-прежнему представлены западными немцами: с их взглядами, убеждениями, повесткой дня». (9)
Отдельную главу книги Ошманн посвящает изгнанию восточногерманского искусства из публичной сферы, а также стиранию текстовой и визуальной памяти о ГДР. «Были и остаются различные попытки притеснения восточногерманских писателей», — пишет он, добавляя: «Литература ГДР, которая была подвержена остракизму в начале 1990-х годов, больше никому не интересна». Авторам с Востока приписывали особые взгляды, подвергая их тщательному анализу на «соответствие демократии». «И снова речь идет о дискредитации, нанесения вреда и остракизме художников», — пишет Ошманн, делая вывод: «Таким образом, речь идет не об эстетическом диалоге между критиком и художником, не о споре в мире искусства, как это происходит каждый день, а об откровенном политическом преследовании». (10)
Началось переписывание истории ГДР, разумеется, исходя из политических и идеологических соображений. Общественный дискурс вокруг сноса Дворца Республики, который и сегодня волнует многих людей, показывает, насколько болезненно протекает этот процесс в Восточной Германии. Ошманн не игнорирует этот дискурс, но связывает его с символикой колониальной политики. Для него восстановление Берлинского дворца на месте снесенного Дворца Республики и открытия там «Форума Гумбольдта» — «яркий и вероломный пример радикального переписывания истории». Он пишет: «Ведь что здесь было сделано: по-настоящему уродливое, политическое, идеологическое и символическое здание ГДР, «Дворец Республики», было заменено архитектурной эклектикой, с помощью которой не только намеренно переписывался и стирается исторический след ГДР в архитектуре, словно этой архитектуры никогда и не было, но и напрямую своим монументальным жестом связывала нас с кайзеровской империей». (11)
Ошманн отмечает, что в течение многих лет в «Форуме Гумбольдта» выставлялись сокровища африканского искусства, то есть награбленное колониальное искусство. «Это свидетельствует о легкомыслии и отсутствии исторической чуткости», — замечает он и спрашивает: «Неужели эта кайзеровская империя должна символизировать лучшее прошлое, с которым мы должны быть связаны и которое нужно чтить с такой помпезностью?» В основе вопроса лежит, естественно, история колониальных войн Германской империи и геноцида африканских племен гереро и нама. Вывод Ошманна по поводу такого историко-политического провала Федеративной Республики вполне логичен: «Запад регулярно возмущается, когда его называют колонизатором, но при этом он постоянно использует язык колонизаторов и действует соответственно». (12)
Конечно, можно понять рвение Западной Германии по «колонизации» восточной Германии: новая метла всегда метет по-новому. Но зачем было искоренять все, что связано с ГДР, включая кадровый состав? Ведь всем хорошо известно, что игнорирование местного опыта и знаний лишь ухудшает ситуацию. Примером может служить Польша. Ошманн цитирует Юстину Шульц, директора польского института Zachodni, которая пишет о событиях в Польше после 1989 года: «Неолиберальная модель развития предполагает, что западные идеи и решения, представленные как безальтернативные, должны быть импортированы. Местные знания и опыт, с другой стороны, оттеснены на второй план. Девальвация правящего класса коренного населения в пользу международной технократической элиты неизбежно приводит к иерархическим и патерналистским отношениям по принципу учитель-ученик, что скорее усугубляет, чем смягчает дисбаланс». (13)
Но, в отличие от Польши, в кадровую политику по отношению к восточным немцем вмешивается еще и идеологическая борьба: либеральный Запад должен утвердить свою окончательную победу над коммунистическим Востоком. Поэтому после воссоединения Германии все просоветские кадры ГДР должны были быть заменены на прозападные, просоветское искусство похоронено, а история переписана. По крайней мере кадры из Восточных земель, допущенный до управления, должны были публично присягнуть на верность Западу, как это сделали, например, бывшие Канцлер Ангела Меркель и бывший президент Йоахим Гаук. Ошманн пишет: «Йоахим Гаук выбрал самый простой путь максимального дистанцирования, навесив на Восток ярлык «Темной Германии», оказав ей тем самым медвежью услугу. (…) Ангела Меркель, напротив, поступила иначе, умолчав о своем восточногерманском происхождении. Видимо, этого было вполне достаточно, чтобы в кругах ХСС ее пренебрежительно называли «блуждающей перепелкой»». (14)
Таким образом, корни колониального рвения западных немцев надо искать не только в противостоянии между «цивилизованным» Западом и «варварским» Востоком, но и в идеологическом противостоянии либерализма и коммунизма, лишний раз подтверждая, что это противостояние еще далеко не закончено. Но и это еще не все: лучше всего начинаешь понимать колониальное рвение западных немцев, когда речь заходит о демократии. Восточным немцам просто-напросто отказывают быть правильными демократами, учитывая их грехи перед демократией: из-за их склонности к правому экстремизму и ксенофобии, из-за увлечения теориями заговора и открытого недоверия официальной прессе, из-за активного участия в разного рода протестных движениях, включая ПЕГИДА- движение, и из-за того, что они на выборах голосуют за АдГ, а то и за нацистов.
Нет представительства — нет демократии
Ошманн не задается вопросом о том, почему та демократия, о которой Запад говорит и которую западные немцы получили в подарок от американцев в виде программы re-education, должна считаться безальтернативной? Он не спрашивает, почему демократический процесс, корни которого уходят в Древнюю Грецию, должен закончиться вместе с развалом Советского Союза, как это предсказал в 1989 году автор «Конца истории» Фрэнсис Фукуяма?
Да и в целом: он признает западно-либеральную и в основе представительную демократию такой, какой ее преподносит Запад, сетуя лишь о то, что к восточным немцам она пришла с опозданием. Он пишет: «С 1933 по 1945 год немцы вместе с австрийцем Адольфом Гитлером несли ответственность за так называемый Третий рейх, национал-социализм, Вторую мировую войну и Холокост, совершив все мыслимые и немыслимые преступления. Именно поэтому страна была разделена державами-победительницами, а в конкретно это означало, что Ялтинская конференция должна была, на мой взгляд, предрешить судьбу Востока на более чем на 100 лет, 77 из которых уже прошли. В то время как Запад после войны при помощи плана Маршалла для развития экономики и программы re-education для политического преобразования смог интегрировать ФРГ в Запад, Востоку пришлось выплачивать огромные репарации Советскому Союзу и провести 40 лет в условиях реального насилия за железным занавесом. По словам Генриха Августа Винклера, «восточные немцы с самого начала были единственными, кто проиграл в войне». Впрочем, так оно и остается и до сих пор». (15)
Ошманн далеко не случайно упоминает историка Августа Винклера. Его книга «Долгий путь на Запад» (2000), где он описывает путь немцев к национальному государству и демократии, стала своего рода катехизисом для многих западных политиков. Можно с уверенностью сказать, что Западная Германия, руководствуясь этим катехизисом, и приступили к демократизации Восточной Германии, то есть попыталась распространить американскую программу re-education на Восточные земли. Но что-то пошло не так: программа не нашла столь же радужного приема среди бывших граждан ГДР, как когда-то среди граждан ФРГ. Почему? Причин много, одну из них можно найти в споре об особом пути Германии, который, например, условно ведут между собой историки Август Винклер и Дитрих Борхмайер. Для одного поиск немецкой демократии закончился, а для другого он — после объединения Германии — только начинается.
Тем не менее кризис немецкой демократии для Ошманна очевиден. Причину кризиса он видит прежде всего в тотальном недостатке представительства восточных немцев в большинстве сфер жизни общества, что показывают, в частности, социологические исследования. Это затрагивает прежде всего представительно восточных немцев в высших эшелонах власти — как следствие ликвидации Западом восточногерманской элиты. По его мнению, это и есть главная проблема в отношениях между Востоком и Западом, «которая в последние годы лишь изредка рассматривалась публично». Он пишет: «Это ведет — если исключить уже непоправимый экономический дисбаланс — к ощутимому отсутствию представительства восточных немцев в высших эшелонах власти. Циничная дискриминация Востока на структурном, институциональном и, прежде всего, на персональном уровне — это одна из самых больших зон конфликта в скрытом и явном разрыве между Востоком и Западом. Доля восточных немцев на высших должностях в науке, администрации, юриспруденции, СМИ и бизнесе в настоящее время составляет в среднем 1,7 процента». (16)
Тем самым Ошманн отвечает на вопрос о том, почему Запад, стремясь нормализировать восточных немцев, одновременно делает все для того, чтобы этому помешать: он действует как обычный колонизатор, не допуская к власти выходцев с оккупированных земель. В силу этого восточные немцы практически лишены возможности участвовать в формировании той самой демократии, которую предложили им западные немцы. Восток переживает этот горький опыт с первых дней Объединения, «поскольку, несмотря на наличие формальных возможностей для участия, представительства, вхождения в систему управления или продвижения наверх, у них нет для этого реальных возможностей, не говоря уже о власти, деньгах и влиянии«. Попытка обвинить в этом самих восточных немцев возмущает Ошманна. Он пишет: «Обвинять Восток во «враждебности к демократии», исходя из этих предпосылок, не только цинично, но и повторяет сложившуюся веками модель господства и формирования дискурса, с помощью которой западный колониализм разных мастей пытается оправдать свою гегемонию». (17)
Другими словами, немецкая демократия поражена в самой ее основе: в праве называться представительной демократией. Он пишет: «Представительная демократия, в которой люди не чувствуют себя адекватно представленными, сталкивается не только с какой-то одной проблемой. По сути, это вообще не представительная демократия или только демократия немногих для самих себя». При этом Ошманн находит веские аргументы для того, чтобы объяснить, почему восточные немцы меньше, чем западные немцы, доверяют той демократии, в которой они сегодня живут. И дело даже не в том, что у них свое представление о демократии, выработанное жизненным опытом, и даже не в том, что у них особое отношение к институтам власти, основанного на опыте жизни в ГДР. Ошманн находит достаточно оснований для «легитимного скепсиса» в том, как ведут себя современные политики. Он пишет: «А какое еще впечатление может производить на вас эта демократия, если иметь в виду целый ряд политиков высшего ранга, которые с особым рвением заботятся о своем позитивном образе, но во многих случаях демонстрируют явно негативное поведение, которое никак не поддается расследованию?» Список негативных поступков, предоставленный Ошманном, велик, как и список политиков, которые в них замешаны: от Кристиана Вульфа до Анналены Баербок и Урсулы фон дер Ляйен. (18)
Под знаменем антиколониального движения
Вывод напрашивается сам собой: в колониальном рвении западных немцев кроется основная причина того, почему Германию до сих пор нельзя назвать единой. Но история показывает: любой колониализм неизбежно ведет к антиколониальному движению. Речь идет фактически о борьбе за политическую, социальную, медийную и культурную независимость Восточной Германии. А начинать надо, считает Ошманн, с публичной сферы. Он пишет: «Восток, не имевший и не имеющий доступа к публичной сфере, должен наконец-то получить ее. Это можно сделать разными способами, например, на улице, потому что другие публичные формы коммуникации недоступны или неэффективны. Под публичной сферой, естественно, подразумевается вся немецкая публичная сфера». (19)
Словом, Восток должен преодолеть монополию Западной Германии на публичную сферу. Ошманн пишет: «Именно поэтому Восток должен найти наконец пути для создания общего пространства для публичного диалога и совместных действий, в котором Запад и Восток могли бы общаться на равных. Независимо от этого, Востоку также давно пора вести диалог с самим собой, хотя бы для того, чтобы Запад не говорил ему, кто он есть, а именно, что он «Восток», и не рассказывал ему свою историю о нем». Для Ошманна это принципиально важно, потому что речь идет о кризисном состоянии самой демократии, более того, о шансе на ее выживание в Германии. Он пишет: «Если Германия не будет говорить о «Западе» и «Востоке» принципиально по-другому, а главное, если не прекратится систематический остракизм и радикальная политическая, экономическая и социальная дискриминация Востока, которая продолжается уже более 30 лет, у этой страны нет перспектив на долгосрочную социальную стабильность». (20)
Тем самым Ошманн ставит Восточную Германию в авангард борьбы за спасение немецкой демократии, за стабильность в обществе и его единство, а по сути — в авангард борьбы против западногерманского колониализма. Ориентиром для этой борьбы служит социальная справедливость. Ошманн пишет: «Обещание равных условий жизни не может быть чем-то иным, чем оно является: красивой иллюзией. Но при наличии политической воли мы могли бы постепенно создавать равные жизненные шансы и возможности для всех: на Востоке и Западе, для Востока и Запада. В частности, речь идет о равной оплате за равный труд и, не в последнюю очередь, о равных пенсиях, не говоря уже об адекватных налогах на наследство и богатство. Это и есть вопрос социальной справедливости в демократической системе». (21)
Антиколониальная борьба уже в полном разгаре. ПЕГИДА-движение и многочисленные уличные протесты — это лишь внешние признаки антиколониального сопротивления. Настоящая борьба разгорается там, где у восточных немцев есть шанс сказать свое слово, где невозможно ограничить их представительство в рамках представительной демократии. Речь идет о выборах, прежде всего о коммунальных выборах. Не случайно самой сильной группой местных выборных представителей на Востоке являются местные объединения избирателей. Лишенные возможности соразмерно представлять себя в высших эшелонах власти, восточные немцы все активнее берут власть в свои руки на местах. Следующим шагом может стать соразмерное представительство в Земельном парламенте, и не важно, в составе какой партии. Это может быть АдГ или Объединение Сары Вагенкнехт, а также Свободные выборщики, которые, по примеру Баварии, пытаются оформить свое движение в реальную политическую силу.
Популярность АдГ в Восточных землях вполне объяснима. И дело даже не в том, что по многим вопросам, и прежде всего в вопросе об отношениях с Россией и конфликте на Украине, позиция явного большинства восточных немцев совпадает с программными установками партии. И даже не в том, что тех и других загнали в темный угол правого экстремизма и враждебности к мигрантам, объединяя их тем самым уже на уровне идентичности. Намного важнее, пожалуй, то, что АдГ, вместо дежурных предвыборных обещаний, предлагает реальную альтернативу для Германии, то есть реальные перемены, которые могут в корне изменить вектор политического развития Германии. Естественно, восточные немцы видят в этом шанс и для себя: добиться права на демократическое самоопределение. После выборов в Европейский парламент 9 мая 2024 года следующим шагом в этой борьбе должны стать сентябрьские выборы в парламенты в трех землях Восточной Германии, а в будущем году — выборы в бундестаг.
Все это можно назвать революцией снизу. Реакция правящей элиты на нее вполне объяснима. Ошманн описывает ее на примере предыдущих выборов: «Когда Восток получит реальный шанс на демократическое самоопределение на выборах раз в четыре или пять лет, СМИ и правящая элита начинают кричать. Обычно Восток интересует ее не больше, чем обратная сторона Луны, но когда дело доходит до выборов, ее каждый раз начинает бить крупная дрожь. ARD и ZDF, Zeit, SPIEGEL, FAZ, Tagesspiegel, Süddeutsche Zeitung и другие ведущие СМИ заранее начинают нагнетать бесконечный страх, а потом красноречиво рассказывают об ужасе, как будто монгольские армии стоят уже у ворот Европы». (22)
«Ужас» правящей политической элиты в преддверии выборов в сентябре 2024 года нарастает с каждым днем, чему свидетельство бесконечные попытки дискредитировать АдГ. Это лишний раз подтверждает факт назревания в Германии революционной ситуации, как ее сформулировал Ленин: низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут управлять по-старому.
1. Dirk Oschmann, Der Osten: eine westdeutsche Erfindung, Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin 2023, 10. Auflage, S. 53.
2. Ebenda, S. 53-54, 108.
3. Ebenda, S. 87-88.
4. Ebenda, S. 88-89.
5. Ebenda, S. 16.
6. Ebenda, S. 121-122.
7. Ebenda, S. 111-112.
8. Ebenda, S. 65-66.
9. Ebenda, S. 104-105.
10. Ebenda, S. 157, 161-162, 166, 168.
11. Ebenda, S. 54.
12. Ebenda, S. 55.
13. Ebenda, S. 107-108.
14. Ebenda, S. 184-185.
15. Ebenda, S. 72-73.
16. Ebenda, S. 92-93-112.
17. Ebenda, S. 95.
18. Ebenda, S. 96-97.
19. Ebenda, S. 180-181.
20. Ebenda, S. 11-12, 197.
21. Ebenda, S. 199.
22. Ebenda, S. 101.