«Демократизация» России была бы самым простым способом интегрировать сердце Евразии в глобальную, то есть западную, рыночную экономику под руководством Америки. После распада Советского Союза такая возможность выглядела почти неизбежной. Но эйфория длилась недолго и обернулась глубоким разочарованием. Кто виноват: путинская Россия, как это утверждает политический и медийный мейнстрим на Западе? Или коммунистический Китай с его собственными идеями о прекрасном новом мире? Или Турция и Венгрия под авторитарным руководством Эрдогана и Орбана? Или все авторитарные правители вместе взятые, такие, как Ким Чен Ын в Северной Корее или Лукашенко в Белоруссии, которые просто отвергают западную демократию?
Кроне-Шмальц предлагает искать причины разочарования в западной политике. Она пишет: «Видение нового либерального мирового порядка, изложенное американским президентом Джорджем Бушем в начале 1990-х годов, имело два центральных недостатка. Во-первых, Запад, особенно США, не смог устоять перед попыткой действовать вопреки собственным ценностям, когда им на пути встали геостратегические интересы. И, во-вторых, набрало вес направление, которое хотело вставить спицы в колеса истории, активно способствуя распространению, пусть даже с помощью военной силы, демократии, в крайнем случае поддерживая прозападные структуры в странах, не имеющих или имеющих лишь полудемократическое устройство. Идея была не новая: ускоренное продвижение демократии, в том числе путем смены правительств, вместо эволюционного развития в сторону демократии. Западное сообщество ринулось спасать мир, и, если потребуется, то силой и против воли тех, кого оно собиралось спасать. Оба недостатка нового мирового порядка привели к тому, что за пределами Запада он все чаще воспринимается как своего рода «либеральный империализм», то есть как попытка Запада навязать свою систему и интересы остальному миру. Сегодня, спустя почти 30 лет, приходится констатировать, что этот либеральный империализм принес больше вреда, чем пользы. Он потерпел крах, но его сторонники этого еще не осознали». (1)
Таким образом, Кроне-Шмальц подвергает критике видение нового либерального миропорядка и привлекает к анализу знакомую нам аргументацию. Я позволю себе вмешаться в диалог Кроне-Шмальц с читателем, чтобы еще раз напомнить об этой аргументации.
Первое слабое место в представлении о новом либеральном порядке — не что иное, как сформулированный историком Августом Винклером непримиримый конфликт между логикой ценностей и логикой власти, которые никогда не находятся в полной гармонии. На стороне логики ценностей — «общность западных ценностей», в то время как логика власти руководствуется собственными интересами, в том числе геополитическими. Винклер — оптимист, он верит во внутреннюю силу логики западных ценностей, которая способна исцелить и исправить произвол логики власти. Кроне-Шмальц менее оптимистична и указывает на сторонников нового либерального миропорядка, которым, к сожалению, не хватает самокритичности, чтобы осознать тот ущерб, который приносит с собой «либеральный империализм».
Вторая слабость западного видения коренится в западном миссионизме и связана с провозглашенным после окончания Холодной войны тезисом о «Конце истории». Но сегодня вряд ли кто-то воспринимает подобные заявления Запада всерьез. Даже американский политолог Фрэнсис Фукуяма, сформулировавший этот тезис в 1989 году, позже признал, что для окончательной демократизации и глубокой либерализации всех обществ на планете необходимо еще очень много времени. В своей книге «Америка терпит крах?», опубликованной в 2006 году, он реконструирует «клановую идеологию» неоконсерваторов и отрекается от нее. Он критикует политику Буша и, прежде всего, средства войны против Ирака как «ленинскую». Для Фукуямы «ленинизм» означает активное вмешательство в исторические процессы с целью их ускорения, прежде всего, конечно же, с помощью военных. (2)
Слишком быстрая демократизация мира — хороший аргумент для объяснения провала западной мировой политики после окончания Холодной войны. Это должно означать, что речь идет не о западной либеральной демократии как таковой, а о произвольной практике западной, особенно американской власти, которая не считает демократические ценности важными, когда речь идет о геостратегических интересах. Исправление такой практики стало бы решением в деле спасения провалившегося видения либерального миропорядка.
Но эта надежда вступает в противоречие с классическим учением о демократии как о процессе, яркими представителями которого являются Жан-Жак Руссо и Карл Шмитт. Это учение конструирует демократический процесс как серию идентичностей: идентичности правителей и управляемых, государства и избирателей, местных сообществ и их представителей в парламенте и т.д. Такая конструкция освобождает демократический процесс от принадлежности к определенным идеологиям или мировозрениям и не может быть уложена в прокрустово ложе западной либеральной демократии. Демократический процесс разнообразен, применим ко всем культурам с любыми идеологиями, религиями и мировоззрениями: как вечное стремление людей к лучшей жизни. Демократические институты и практики, разработанные на Западе, важны, особенно когда речь идет об ограничении произвола власти, но они играют подчиненную роль по отношению к тому, что находится на службе у демократического процесса.
Некоторые «недемократические» или недостаточно демократические государства предпочитают перенимать элементы западной государственной системы, такие как выборы, парламент, партийная система и разделение властей. Но они очень настороженно относятся к политико-культурному десанту Запада в виде фондов, НПО, прозападных свободных СМИ и так далее. Они идут своим собственным, возможно, эволюционным демократическим путем, зависящим от экономического развития, благосостояния населения, культурных и исторических особенностей: в Китае и России, в Иране и Бразилии, в Южной Африке и Индии. Они противостоят западной либеральной демократии как безальтернативной форме правления и возвращают демократии ее классический смысл: право народа на самоопределение.
В иной ситуации находятся государства, которые после распада советского блока попали в зону влияния особых геостратегических интересов Америки, но не имели возможности оказывать сопротивление: Ирак и Ливия, Афганистан и Сирия, Кыргызстан и Молдова, Грузия и Украина. Этим государствам пришлось пережить смену режима, цветную революцию или военную интервенцию. Их поиски собственного пути к демократии были ограничены или даже прерваны — в результате гражданской войны или экономического коллапса. Поэтому они являются жертвами «либерального империализма» и вместо эволюционного развития к демократии должны участвовать в «революционном» эксперименте по ускоренной демократизации.
В этом смысле Россия и Украина — два ярких тому примера. Россия выбрала эволюционный путь развития демократии, Украина — ускоренное вхождение в «западное сообщество ценностей». Россия выбрала курс на модернизацию устаревших предприятий, прежде всего в газовой и нефтяной промышленности, а также усиление своего военно-промышленного потенциала. На Украине же начался процесс разрушения конкурентоспособных отраслей, которые были гордостью советской экономики в советское время. Будучи соседними странами, оба государства, таким образом, оказались в состоянии постоянного соревнования между двумя возможными вариантами развития демократии: между эволюционным или революционным. В принципе, речь идет о российской модернизации без вестернизации и украинской вестернизации без модернизации. Несмотря на то что это соревнование изменило свой характер после 24 февраля 2022 года, оно не утратило своего значения в смысле перспективы.
Западная демократизация Украины — это своего рода искаженное зеркало для Российской Федерации: оно показывает, что может произойти с Россией, если она примет присягу принципам западно-либеральной демократии. С 1989/90 годов перед двумя странами стоят относительно схожие задачи: восстановление разрушенной экономики, борьба с коррупцией, гармонизация этнических и религиозных конфликтов, создание демократических институтов и развитие гражданского общества, борьба с националистическими тенденциями и многое другое. Отличаются только методы решения этих задач.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что самое важное в путинской России сегодня — это логика суверенного развития демократии, независимого от Запада: в детской и семейной политике, в законодательстве, в сфере общественных отношений и так далее. В своей новой книге «Самонадеянность: как Германия растрачивает свою репутацию в отношениях с русскими» (2021) Александр Рар рассказывает на примере Германии о растущем скептическом отношении россиян к западной либеральной демократизации. Через всю книгу проходит важнейшая мысль: русские чувствуют себя непонятыми немцами и устали от морального фундаментализма и лозунга «Немецкий дух должен исцелить мир». В интервью газете RT он сказал: «Русские настораживаются, когда немцы проповедуют им универсальность своих ценностей и пропагандируют западный либерализм как единственную жизнеспособную социальную модель в мире. С точки зрения некоторых россиян, такой фундаментализм ничем не отличается от фанатизма, с которым немцы когда-то хотели «осчастливить мир», а на деле чуть было не погубили человеческую цивилизацию». (3)
С другой стороны, Украина, как антипод России, должна показать, как может работать демократизация, организованная извне. Западный проект «Украина» превратился в капризного ребенка, который только ухудшает имидж Запада: через неудачи в экономическом развитии и борьбе с коррупцией, через уступки растущему украинскому национализму и прославление пособника нацистов Степана Бандеры, через роль украинских олигархов в вопросах политики и безопасности. Олигарх Петр Порошенко, новоизбранный президент Украины, отправил в 2014 году войска на восток Украины, чтобы восстановить военный контроль над пророссийским регионом. Но его ждало жестокое поражение. На следующих президентских выборах 2019 года он вновь выступил с патриотическим лозунгом «Армия! Язык! Вера!», но уступил более молодому сопернику Владимиру Зеленскому, который был известен как актер и обещал мирное разрешение кризиса на востоке Украины. За Зеленским стоял другой олигарх, Игорь Коломойский. Еще один украинский олигарх, Ринат Ахметов, известен своей поддержкой националистического полка «Азов», который за восемь лет создал мощный укрепрайон на принадлежащем олигарху комбинате «Азовсталь» в Мариуполе.
Формирование олигархии играет очень важную роль в демократизации постсоветского пространства. Россия не является исключением. Но есть одна особенность, которая в большинстве случаев игнорируется на Западе. Здесь преобладает мнение, что путинская Россия — это олигархия и поэтому не может быть признана в качестве демократии. Но такое утверждение упрощает и искажает реальную проблему олигархии в России. (4)
Либеральные реформы прокладывают свой путь в России. Первая либерализация — это приватизация, которая привела к шоковой терапии в только что созданной Российской Федеративной республике в 1990-х годах. В то время полностью отсутствовали важнейшие элементы свободной рыночной экономики, прежде всего свободная и честная конкуренция. Процесс приватизации был взят под контроль политико-криминально-бюрократическими элементами, которые стремились как можно быстрее приватизировать богатую государственную собственность и распределить ее между собой.
Таким образом, частный бизнес в России базировался на трех составляющих. Первая — политическая ориентация на либеральную идеологию с резким неприятием социализма и коммунизма. Второй составляющей нового российского бизнеса был криминальный элемент, который в советское время был единственным сегментом предпринимательского духа, концентрируя в себе опыт частной инициативы. В первые годы после распада Советского Союза именно криминальная среда стала движущей силой нового экономического порядка. Коррупция на государственной службе стала третьей составляющей российского бизнеса. Весь процесс приватизации государственной собственности сопровождался тотальной коррупцией: новые российские предприниматели коррумпировали государственных служащих, которые, в свою очередь, порождали коррупцию, чтобы через приватизацию создать источник своего собственного благосостояния.
В авангарде приватизации стояла российская олигархия, представлявшая крупный частный бизнес. Началась битва за власть. Там, где государство терпело убытки, крупный частный капитал получал прибыль, и наоборот. Это стало главным законом новейшей российской истории. В регионах крупный частный капитал слился с местной бюрократией. Демократические процедуры и демократические институты служили лишь ширмой в этом процессе. Моральное падение, дезориентация общества и идеологический вакуум, оставшийся после идейного краха коммунизма, сделали свое дело. Общество погрузилось в атмосферу этического безразличия, цинизма, моральной апатии и пассивного деспотизма.
В какой-то момент государство стало настолько слабым, а олигархи настолько сильными, что они позволили себе почувствовать себя независимой, мощной и влиятельной силой и попытались взять под контроль все государство. Это был конец XX века. Огромная Россия стояла на грани распада на мелкие феодальные княжества с кучками скупых бояр во главе государства — сценарий, на который рассчитывал Бжезинский. Однако дальнейший распад России не состоялся: началась эпоха путинской России.
Главной целью реформ нового президента России было укрепление статуса государства, сдерживание процесса приватизации и восстановление утраченной независимости России. «Укрепление вертикали власти» стало политической осью путинского правительства. Это означало процесс отделения государства и его политики от олигархии. Путин не был противником свободной рыночной экономики. Напротив, он хотел создать условия для органичного и планового развития капиталистических отношений, укрепления и развития независимых государственных институтов и соблюдения общественного согласия.
Главным препятствием на этом пути стал крупный российский бизнес, который, в силу своего происхождения, хотел как раз обратного. Это определило основное содержание работы правительства Путина в первые годы его президентства. В 1999 году Владимир Гусинский и Борис Березовский стояли во главе олигархии: они должны были выражать и провозглашать коренные интересы российского крупного бизнеса. Они согласились на назначение Путина в качестве «арбитра», который мог быть выгоден олигархии из прагматических соображений, а именно, чтобы не довести до катастрофы межолигархические войны и не похоронить источник своего обогащения на осколках государства.
После того как олигархи поняли, что Путин обладает большими амбициями, чем они думали, и что Путин не хочет выступать в роли послушного «арбитра», они встали в официальную оппозицию к Путину, став первыми жертвами антиолигархической кампании Путина. Остальные олигархи в конфликте между Гусинским-Березовским и Путиным решили занять нейтральную позицию. Жестом нейтралитета со стороны крупного частного бизнеса стало его вступление в Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП). Раньше это была структура, объединявшая «красных директоров», теперь она сменила статус и стала играть роль места для диалога между олигархами и властью.
Однако в 2004 году, перед президентскими выборами, ситуация в отношениях между Путиным и олигархами вновь начала накаляться. Михаил Ходорковский взял на себя роль «представителя» крупного бизнеса. Глава «ЮКОСС» рассуждал примерно так: репрессии против крупного частного бизнеса первого поколения перестройки в ходе путинских реформ неизбежны, а поскольку позиции олигархов еще достаточно сильны, пора открывать новый фронт. Ходорковский разработал программу-максимум, настаивая на легитимации олигархической системы с перспективой окончательного растворения государства в пространстве международной глобализации. Он видел себя ключевой фигурой в этом фундаментальном процессе и в очередной раз объявил Путину олигархический «джихад». Но государство выиграло этот раунд и продолжило решительное наступление на крупный частный бизнес.
Затем были президентские выборы 2008 года, когда крупный частный бизнес вновь попытался вернуть утраченные позиции. Таким образом, противостояние «Путин — олигархи» не было случайностью, это было столкновение двух парадигм в развитии политического и государственного устройства. Для олигархов интеграция России в глобальную рыночную экономику, контролируемую Западом, является наилучшим вариантом. Путин же стремится построить по-настоящему сильное государство, основанное на эффективном административном и экономическом управлении.
Поэтому государственное управление в России просто вынуждено конкурировать с интересами частного бизнеса. Можно утверждать, что в некоторых случаях государственное управление не менее, а даже более эффективно, чем частный бизнес, особенно при реализации крупных проектов. России это необходимо как никогда. Вопрос о развитии малого и среднего бизнеса в России носит фундаментальный характер. В России никогда не было и нет нормально функционирующей рыночной экономики, потому что малый и средний бизнес еще слишком слаб как основа национальной экономики. Для такого бизнеса необходимо сильное государство.
Сегодня российская экономика в значительной степени ориентирована на государственный капитализм, кейнсианство или китайскую модель, в зависимости от того, какому определению дать предпочтение. Однако по сути это одно и то же: речь идет о суверенной, политически и экономически независимой политики в интересах огромной и уникальной многонациональной страны. Крупный частный бизнес, пережиток приватизации 1990-х годов, должен быть потеснен в конкуренции с государственным управлением, а также в конкуренции со средним и малым бизнесом, в крайнем случае — он должен быть более тесно интегрирован в национальные проекты. Таким образом, речь идет о национализации крупного частного бизнеса как особой модели модернизации, не чуждой эволюционному развитию демократии.
Спецоперация на Украине и последующие санкции, включая конфискацию российских активов и частной собственности российских олигархов, только ускорили этот процесс: на благо страны и на радость многим россиянам. Это работает лучше, чем все призывы российского правительства и даже Путина инвестировать больше денег в страну, а не переводить их за рубеж. Поэтому лучшим «учителем» для российского проекта по модернизации без вестернизации стал сам Запад: в 90-х годах он показал, что на практике означает западная демократизация, а своими санкциями еще больше подорвал веру в истинные намерения Запада.
Неслучайно Кроне-Шмальц призывает пересмотреть западную «демократизацию» России. Она пишет: «Всем тем, кто надеется на вестернизацию России и поэтому жаждет свержения Путина, следует критически оценить, способствовала ли политика Запада в последние годы достижению этой цели или, наоборот, вредила ей. Они должны спросить себя, почему они действительно полагают, что без Путина все было бы лучше, а не хуже. В конце концов, несмотря на всю обоснованную критику, он — рационально думающий, а в конечном счете — предсказуемый политик. Если его не станет, к власти придет не «гражданское общество», а, если хаос не разразится вновь, возможно, даже более националистичный и действительно непредсказуемый политик. Это стало бы сценарий ужаса для международной политики. Однако такой исход прекрасно вписывается сегодня в схему смены режима». (5)
1. Krone-Schmalz, Gabriele: Eiszeit, S. 71-72.
2. https://www.spiegel.de/kultur/gesellschaft/francis-fukuyama-abschied-von-den-neocons-a-407074.html
3. https://de.rt.com/europa/115340-neues-buch-anmassung-beleuchtet-ueberdruss-russen-gegenueber-deutschen-arroganz/
4. Benutzt wird unter anderem das Buch „Конец экономики“ (2010) vom Alexander Dugin. Амфора. ТИД Амфора, 2010.
5. Krone-Schmalz, Gabriele: Eiszeit, S. 253-254.